Ёсио Марумото: Свободен как птица

Теперь я бы так не поступил и, возможно, расстался бы с Ёсиэ. Я, конечно, не стал вдруг человеком, способным легко пойти на разрыв. Моя любовь к Ёсиэ не поблекла. Но сейчас, когда есть Миэко, я понял, что до рождения дочери, как бы сильно ни любил я Ёсиэ, я мог бы с ней расстаться.

Вынашивая под сердцем Миэко, Ёсиэ была безоблачно счастлива, улыбка почти не сходила, с ее лица. Три раза в неделю я навещал ее, а вечером, как бы ни было поздно, она, с огромным животом, шла провожать меня и даже бралась ловить такси.

– Ну пока! – Она поворачивала ко мне сияющее улыбкой лицо. Казалось, что никогда, ни при каких обстоятельствах не изменится выражение ее глаз, устремленных на меня с безграничным доверием.

Но когда настало время рожать, меня рядом с ней не оказалось. Я примчался в родильный дом, когда Ёсиэ уже отвезли в родильное отделение и роды уже начались. Они, по-видимому, были трудные. Из палаты торопливо, с озабоченным видом выбегали и вновь вбегали туда медсестры. Я стоял рядом, и до меня доносились распоряжения сестры-акушерки.

– Пропустите сюда мужа! – донесся срывающийся на крик голос Ёсиэ.

Через час с лишним ее перевезли в палату. Из-за красных пятен, покрывших лицо, Ёсиэ казалась неузнаваемой. Так как она родила вопреки воле родных, никто из них даже не навестил ее, чтобы помочь после родов. Несмотря на это, в палате Ёсиэ царила праздничная атмосфера. За исключением появившейся на свет девочки, ее мир был заполнен мной одним. И видя, как она счастлива, как безгранично мне верит, я любил ее еще сильнее.

До тех пор пока Миэко не исполнилось три года, жизненные бури миновали нас, но затем в моих делах начались трудности. И лишь благодаря Ёсиэ, настоявшей на том, чтобы заложить ее квартиру, мое издательство было спасено от банкротства. Кризисное положение сохранялось еще в течение года, после чего наконец дела вошли в нормальную колею. Казалось, что я смогу наладить нашу жизнь по-прежнему. Однако теперь Есиэ начала сомневаться в моей любви.

Когда издательские дела зашли в тупик, привычный ритм моей жизни нарушился. Для нормального образа Жизни не стало хватать времени. Ёсиэ тоже понимала, что мне трудно, что работа фактически поглощает все мое время. Именно поэтому она искренне ценила те крохи свободного времени, которые мне удавалось выкроить для нее. Но я был глух к ее переживаниям. А ведь достаточно было бы окликнуть ее, нежно обнять. Да и не обнять даже, а просто ласково позвать: «Ёсиэ!» Я не придавал этому значения и ничего не замечал. Впрочем, если бы и заметил, вряд ли бы смог что-нибудь сделать, находясь в таком состоянии, когда днем и ночью из головы не выходили денежные проблемы. Обычные человеческие радости отдалились от меня.

С Акико ситуация была иной: ее любовь ко мне ничуть не изменилась. Будучи хозяйкой дома, она имела уже стабильную семью. Акико связывали со мной прочные узы, не требующие подкрепления словами нежности. А я стиль отношений, сложившийся у нас с Акико, в какой-то момент перенес на Ёсиэ, даже не предполагая, что это обострит ее тревогу. Видя, что этот стиль, несмотря на то что дела поправились, не меняется, она уверилась, что я разлюбил ее. Ёсиэ мучилась сомнениями в моей любви, а у меня не находилось для нее никаких других слов, кроме «не волнуйся, все в порядке». Я-то полагал, что Ёсиэ тревожится не из-за моей любви, а ее смущает положение незаконной жены. Однако для меня проблема нашей жизни с Ёсиэ была неразрешима – ведь если бы эту проблему можно было обойти хотя бы на какое-то время, она бы уже не существовала.

– Разве стоило бы жить, если бы на свете не было любви? Но когда она есть, можно жить невзирая ни на какие трудности. До сих пор я никогда не говорила тебе об этом. Я хочу верить в твою любовь, и я верю, правда. Но чувствовать твою любовь я перестала. – В таких словах время от времени выражала мне Ёсиэ свои сомнения. Но после нескольких дней отчужденности снова наступали светлые дни. Ёсиэ веселела, и зрачки ее глаз становились тогда светло-коричневыми. Каждый раз, встречая ее щедрую улыбку, я верил, что это я помог стать Ёсиэ прежней.

Прошло несколько спокойных месяцев. Журнал раскупался хорошо, тираж его неуклонно рос. Улучшилась конъюнктура и с договорами на рекламу. Но тут меня постигло крупное несчастье. Не знаю, как объяснить, но случилось так, что друг обокрал меня на тридцать миллионов иен. В моем крохотном издательстве заткнуть такую прореху не было никакой возможности. Сразу же начались трудности с оборотом капитала, выпуск журнала стал нерегулярным. Сотрудники один за другим покинули издательство, и в конце концов я стал выпускать журнал один. Днем мотался по городу по денежным делам, ночное время уходило на написание статей. Получалось, что я круглосуточно был привязан к работе. От такой жизни я похудел, стал хуже видеть. Дома я не ночевал, поэтому Акико часто навещала меня на работе, приносила смену одежды. Коротко рассказывала о Хадзимэ, о Дзиро, иногда о соседях, после чего сразу же возвращалась домой.