Юрий Мамлеев: Блуждающее время

Но кто были эти люди? Спецслужбы с того света? Точнее, спецслужбы из других миров? Или земные, обыкновенные? Во всяком случае, непростые это были ребята. Со странной походкой, но подтянутые, знавшие свое дело, и… где-то благожелательные к Никите, но строгие. А Никита, такой же как всегда, залез в эту машину, и она умчалась вдаль по дороге.

Когда Боренька и Егор вышли из оцепенения, огляделись, в пещере только по-прежнему пылал костер. Никого не было. Друзья переглянулись, и Егор сказал:

– Вот теперь я чувствую, что нам уже никогда не увидеть Никиту. Эти ребята увезли его раз и навсегда. И мы уже не увидим его.

Боренька ничего не ответил, только кивнул головой, а потом вдруг высказался, указав на пещеру:

– Вот такое будущее род людской ждет.

Самое время было захохотать, сюрреально захохотать. Но хохот не возник. Борис был молчалив, мрачен.

Вернулись на станцию, опять увидели сладкую буфетчицу с ленивой жирной кошкой в ларьке. Ждали электричку. И она вдруг вынырнула из тьмы. Друзья едва успели прыгнуть в нее. Вагон был почти пуст. В углу сидела девушка с красивыми полубезумными глазами. Электричка неслась к великой Москве.

На следующий день Егор решил все-таки успокоиться. Надо было что-то совершить. Но легко сказать «совершить», когда в душе еще оставалась огромная тень будущего: пещера, костер, Никита и черная машина, уносящая его куда-то вдаль.

И Егор решил направиться к Марине. Когда он подъехал к ее дому, им вдруг овладело странное чувство. Не то страх, не то нерешимость. Он не мог объяснить это чувство, и вместо того чтобы пройти в подъезд, подняться к Марине, он вдруг остановился и не смог войти.

Взял и пошел в сторону. И главное, объяснить это так внезапно возникшее ощущенье оказалось невозможно. Потянуло же его к Тане. Надо было где-то найти разрешение всему этому.

А между тем в это время в квартире Марины раздался телефонный звонок. Она сняла трубку и услышала голос Безлунного.

Голос был немного в чем-то другой, чем был ранее. Не то чтобы это был другой человек, но голос был чуть иной, и что-то в нем было жестко.

Он безумно проговорил в трубку:

– Старею я, Марина, здесь, в аэропорту Шереметьево-2. И улетаю в Южную Америку. В Перу. Там есть у меня люди. Я вернусь.

Марина спросила его:

– Что, там есть у тебя люди, Тимофей Игнатьич?

– Есть, есть, Мариночка. Есть, – ответил он, – я на годок, на другой… Надо там кое-что совершить. А потом приеду к вам, сюда в Россию…

– Ну, – вздохнула Марина, – а Павел?…

– С Павлушей сложно, – вдруг неожиданно загадочным голосом ответил Безлунный. – К тому же он, может быть, сейчас вовсе и не Павлуша.

«Как будто теперь он вдруг узнал. Хотя бы приблизительно почуял то, что случилось с Павлом. Словно покружил он вокруг его судьбы», – подумала Марина.

– Может быть, скажете более точно? – спросила она.

– Точность здесь не применишь, Марина, – сложно с Павлушей, сложно… Так жди меня теперь через годик-другой. Пока. Самолет ждет…

И Безлунный повесил трубку.

А Егор продолжал тем временем свой путь в другую сторону, к Тане. Теперь он уже не колебался. Просто позвонил в ее дверь. И она открыла ему…

Кстати, к этому моменту Егору стало немного легче с его переживаниями. И наконец, в газетах стали появляться некоторые сведения об убийстве Крушуева, и Егор читал их. Заметки в газетах были неопределенны, странны и, кроме того, публиковались во второсортных газетах, так что трудно даже было понять, о чем идет речь.

Фамилии, кроме Крушуева, вообще не указывались. Отмечалось, что здесь замешана скрытая организация фанатиков, а в некоторых газетах даже уточнялось: «религиозных» фанатиков или сектантов, и что ведется большое расследование по этому поводу. Получалось, что арестованы почти все, кто принадлежал к этой организации, но все это было так туманно, что многие читатели не обратили внимания на эти заметки, только одна тихая девочка заплакала, прочтя одну из этих статеек.

Тем временем сведения о Юлике все-таки просачивались, в основном, через одного вольного психиатра, который, кстати, был раньше директором сумасшедшего дома. Оказалось, Юлика долго и настойчиво допрашивали, он многое молол, но, в основном, все время бормотал о том, что убил своего отца, который моложе его на много лет. Его обследовали и каждое его слово тщательно записывали, как будто речь шла о чем-то очень конкретном и фактическом. Его изучали и психиатры, и, несмотря на все это бормотание об убийстве отца, который моложе его, и еще что-то в этом роде еще более фантастическое, психиатры заключили, что он абсолютно здоров, а его фантастические замечания, нелепые бормотания сочли симуляцией или просто глупой шуткой.