Коллектив авторов - Были 90-х. Том 2. Эпоха лихой святости

Далее как-то поплохело с продуктами и откуда ни возьмись везде возникли люди под названием «рэкетиры». Бандитами их никто не называл, потому что в общественном сознании бандиты были те, кто пел зэковскую песню:

Не жди меня, мама, хорошего сына.

Твой сын не такой как был вчера.

Меня засосала опасная трясина

и жизнь моя вечная игра.

Эти люди были из тюрем и зон, где-то далеко. А эти самые рэкетиры были рядом. Это были наши вчерашние одноклассники, приятели друзей и родственники родственников. Они «решали проблемы»… Ходили в спортивных штанах, имели прическу «под ноль» и со всех собирали деньги. Непонятно за что. Но все платили, потому что рэкетиры были жестокие, и жуткие истории о том, как разделывались они с неплательщиками, мусолились у нас в институтских аудиториях.

Нам было по 20 лет в начале 90-х, и жизнь нам казалась прекрасной, несмотря на ежедневные перестрелки и разборки на улицах наших небольших городов. Мужчины нашей мечты все были сплошь в бордовых пиджаках, с бычьими шеями, на которых красовались золотые цепи. Знаете шутку тех времен, по поводу того, как по тому, где ставится ударение в слове цепочка, понять, какого веса это ювелирное изделие? Если вам говорят, что это цепочка (ударение на «о»), то имеют в виду рядовую цепь весом от 1 до 10 граммов. А вот ЦЕПОЧКА (ударение на «е») — это символ девяностых весом от 25 до 600 граммов золота 585-й пробы. Такие примитивные изделия — символ зарождающегося капитализма.

Но если отвлечься от романтической составляющей тех времен, все остальное было из рук вон плохо. В институтах мы получали высшее образование, которое нам было уже не нужно, так как развалилась система распределения и развалились сами предприятия, на которых мы должны были работать. Получив свои дипломы, каждый из нас лихорадочно думал — куда идти работать… Всем стало понятно, что надо куда-то двигать, чтобы как-то где-то работать и желательно развиваться. И это стало отправной точкой всех мытарств моего поколения — великая миграция. Наши небольшие города, при Леониде Ильиче бывшие тихими и безопасными, стали настолько криминальными, что мысль о переезде была одной из самых насущных. Все искали какие-то лучшие места… Стали сниматься с якорей и куда-то переезжать. Началась великая миграция великой страны. Инженеры больших городов союзных республик переезжали в небольшие поселки в Центральной России и шли работать на рынок. Директора крупных оборонных предприятий шли в сторожа. Учительницы уходили на панель. Партийные лидеры в бизнес. Если посмотреть, сколько моих одноклассников уехало с малой родины, то это — не менее половины. И у всех такая история. Где бы мы ни жили — в Сибири, в Дагестане, Молдавии, — многие поменяли место жительства.

Мы переехали в места с другими традициями, и нам всем пришлось трудно… Мы годами наращивали друзей, с трудом находили дело по душе, а замуж выходили или женились вообще с большим трудом — ведь все вокруг было другим. Нам понадобились годы, чтобы обрести устойчивость и уверенность на новых местах. И годы эти были такие лихие, полные отвратительных междоусобных войн, грандиозных экономических кризисов, криминального разгула, что иногда я думаю — а как вообще мы выжили?

И вот, наконец, двухтысячные. Наконец посадили в тюрьмы рэкетиров и назвали их, как положено, бандитами. Наконец все снова вспомнили, что в стране есть государственные органы, такие как милиция, прокуратура, мэрия и муниципалитет. Как-то все подтянулись и успокоились. Наши расшатанные нервы потихоньку начали приходить в норму. И нам уже всем за 30. И молодость прошла. А дел еще невпроворот — еще мы только образовали семьи, еще только начали осознавать, какую карьеру хотим строить… Поэтому в двухтысячные нам пришлось трудиться еще сильнее, но уже более результативно. И многие из нас в этом преуспели — и карьеры задались, и дети подрастают.

Теперь нам по сорок, а за плечами у нас такие жизненные перипетии, что не дай бог никому. Мы поколение обманутых людей — нас растили для развитого счастливого социализма, а когда мы выросли как нежные цветы — нас бросили в зарождающийся бандитский капитализм. Мы выживали как могли, а когда наступила благоприятная стабильность, нам на пятки начали наступать молодые, выросшие смелыми, наглыми, без царя в голове. И опять нам нет покоя, потому что надо отстаивать свое место под солнцем, а мы очень не хотим его потерять — оно тяжело нам далось.

Думаете, после всего этого у нас здоровая психика? Нет, конечно, нет. Думаете, кто в 2012 году во время египетской революции, когда на площади Тахрир бушевал вооруженный народ, а в закрытый каирский Исторический музей с заднего входа стучали разгневанные российские туристы и требовали предоставить им оплаченную экскурсию, думаете, кто они были? Это были мои сверстники, люди, которые не боятся катаклизмов. И кто совершенно безбашенно лезет в океан с гарпуном для того, чтобы поохотиться на мурену, а еще лучше на акулу, в тот момент, когда пляжи закрыты в связи с появлением акул, а окружающие иностранцы в ужасе прижимаются к лежакам? Это мои однокашники… Кто преодолевает границу с Белоруссией для того, чтобы перехитрить российское правительство, запретившее своим гражданам лететь в Египет в связи с терактами в самолетах и все-таки улететь на белорусском самолете в этот самый Египет? Это те, с кем я сидела у костра в пионерлагере и пела советские песни.