Дмитрий Бавильский - Ангелы на первом месте

Она говорила, её несло, словно на санях по заснеженной улице незнакомого города, в котором уже ночь и только окошки в одноэтажных домах светятся теплом и миром – за каждым из них длится, развивается свой спектакль, своя жизнь. Она говорила, выкрикивала в зрительный зал связки звуков, и они проваливались в пустоту, как в чёрный снег.

И в каждом её слове рождалась и умирала надежда, в каждом жесте выплёскивалось благородство одиночества и неприкаянности.

Краем глаза она следила за бесплотными вестниками, которые обошли уже весь зрительный зал и, невидимые, сгрудились возле одного бокового места, где сидел незнакомый человек, из-за света софитов,

Мария Игоревна никак не могла разглядеть, кто это, мужчина или женщина.

И она ходила по сцене от кулисы к кулисе и видела, как за сценой замерли и стоят с открытыми ртами театральные, поражённые силой и мощью этой немолодой уже женщины, и как бледный Шахов подпирает лбом перекрытие возле помрежа, и как Геля растерянно моргает своими редкими ресницами, потому что Геля всегда шпарит строго по тексту и не умеет отвлекаться от текста.

А потом слова вдруг кончились так же неожиданно, как возникли, закружилась голова, и трепетная слабость начала переливаться из живота в руки и в ноги, а на лбу выступил пот.

"Теперь меня уволят за самоуправство…" – устало подумала Мария Игоревна.

И мысли тут же унеслись в её двухкомнатную квартиру, где она жила и ждала, где в ванной комнате прикреплён самодельный плакат. Уже лето, а она до сих пор не отмыла с окон зимнюю грязь. Так что ей будет чем заняться.

Но она напрасно волновалась, никто (кроме Шахова и Галуста) ничего не понял, все решили, что так и нужно: экспериментальная драма, интеллектуальный театр, сложный и смелый режиссёрский ход. Возможно, даже коллеги и за кулисами решили, что это – та самая "зона импровизации", о которой Шахов говорил на репетициях много и настойчиво.

Исповедь Марии Игоревны вышла незамеченной, будто её и не было вовсе. Спектакль покатил дальше. Леденцы слов рассыпались по сцене, залитой искусственным светом, подтаяли и потекли к рампе. А там, дальше, обрыв, темнота, и в ней плавают размазанные, незнакомые лица.