Дмитрий Бавильский - Ангелы на первом месте

А потом и вовсе (очень кстати) предложил подвезти до дому, потому что метро уже закрылось, а все троллейбусы и трамваи, пустые и нервно дребезжащие перед предстоящей спячкой, косяком шли в депо.

Хотя Марии Игоревне хватило ума понять, что Главный (интересно, а как же его зовут?) просто хочет узнать, где она живёт, чтобы потом, в случае чего… встретиться?!

Он подвёл её к мерседесу, где его ждал шофёр, ручной, как пёс. Он и открыл даме дверь авто.

– А я сразу поняла, что именно вы и есть в этой компании самый главный, – сказала актриса, подбирая подол платья.

– Ну, не зря же меня Царём величают.

– Правда?

– Так уж сложилось. – Царь задумался, замолчал. Они ехали по пустынным улицам и слушали классическую музыку, едва доносившуюся из динамика. Кажется, Бетховен, хотя Мария Игоревна точно определить композитора не могла.

А ещё внутри машины установился приятный микроклимат, ни холодно, ни жарко, ровно так, как надо. И город из окна такого комфортабельного автомобиля выглядел ухоженным и уютным, будто это не Чердачинск вовсе, а Баден-Баден какой-нибудь.

– Кажется, Бетховен? – спросила она, потому что нужно же было о чём-то говорить.

– Альтовый концерт. Рихтер и Гутман, – скромно отозвался Царь и снова стал смотреть в окно.

– Обожаю Рихтера.

– Я тоже.

Так молча они и доехали, хотя Марии Игоревне показалось, что Царь несколько удивился её домашнему адресу, точнее, месту, в котором она обитает, но не подал виду, а возможно, она это всё придумала, поддавшись сегодняшней шпиономании. Ей захотелось, чтобы Царя с этим местом что-то связывало, чтобы он приехал сюда не просто так, а словно бы вернулся после длительного перерыва – как к себе домой.

Прощание их нельзя было назвать тёплым, сухое, формальное рукопожатие и демонстративный кивок шофёру ехать дальше (за город?), будто бы никакой Марии Игоревны никогда в этом роскошном салоне и не существовало.

– Ну, что ж, ладно хоть и так, – сказала себе Мария Игоревна, поднимаясь в лифте. – Мог бы вообще на дороге бросить.

После этой встречи она больше не видела Царя и его "придворных".

Последствий тоже никаких не случилось. Было, правда, несколько непонятных телефонных звонков, но реагировать на них – дело уже и вовсе безумное, тем более премьера на носу.

Но ещё некоторое время Марии Игоревне всюду мерещились заговоры, многозначительные подмигивания, умолчания, даже среди детей, играющих в песочнице. Потом она видела ангелов, и всё как рукой сняло.

Но сейчас, когда она играет этот спектакль, не самую главную роль, плавное волнение вновь охватывает её и возносит на вершину горы, здесь мало кислорода и трудно дышать. Мария Игоревна с трудом произносит свои реплики, уступая место подруге Геле, которая мгновенно устраивает себе из любого пустяка едва ли не бенефис.

И тут она увидела их, незримых и невесомых. Они зашли в дверь и стали обходить ряд за рядом, вглядываясь в лица зрителей. Мария

Игоревна задохнулась судорогой нетерпения. Она уже знала это своё состояние, прибавляющее ей по несколько седых волос за раз.

Как это объяснить? Напряжение копится во всём теле, потом доходит до критической точки и начинает подниматься выше, в голову. А в черепе тесно, как в утреннем троллейбусе, развернуться негде, все кипит, шумит и пенится отвратительными пузырями алого и фиолетового цвета.

Хочется вырваться из этого тела, снять голову, как шлем, потому что невыносимо носить всё это в себе.

Когда волнение достигает предела, следует вспышка, молния, или же просто лампочка перегорела, и волна отступает, уступая место прохладному и разреженному безразличию. Но в момент, когда – молния, в головной коре перемыкает, и можно начинать искать новую седину.

Вот и сейчас её сначала будто бы на мгновение выключили, перед этим ослепив, а потом снова включили, но уже в ином режиме. Будь что будет, решает Мария Игоревна и начинает свой монолог, которого нет и не могло быть в пьесе, написанной Галустом.

Она начинает с самого начала, со странного сна, приснившегося накануне – про собак, которые накинулись на неё возле самого дома, и о первом письме, полученном на следующий день. И о том, как она устраивала дежурства на почте, но из этого ничего не получилось. И о том, как ездила на улицу Российскую и встретила там Нину

Васильевну – единственного человека, чужого и случайного, которому хотя бы отчасти намекнула о том, что с ней происходит. Потом начала рассказывать, как передала Макаровой тапочки для того, чтобы их положили в гроб с покойником, то бишь, как его звали… но тут сбилась, однако, сглотнув комок колючей, словно тернии, слюны, продолжила. О том, как попала в Аркаим, какое чудное видение её там настигло и как после этого она долго болела…