Дмитрий Бавильский - Ангелы на первом месте

Значит, всё-таки театральные, подумала она, купила большую свёклу и пошла варить борщ.

На следующий день Мария Игоревна по самому пустяшному поводу (будем считать – от нечего делать) снова заглянула на почту. Ящик был пустым. Газеты ещё не положили. Зато на дне отсека она увидела новое письмо.

Третье.

Именно после этого, третьего, письма Мария Игоревна окончательно убедилась в серьёзности происходящего. Оставим в стороне страсти из мексиканских телесериалов, мы – люди серьёзные и основательные: три письма – это, можно сказать, уже роман в письмах, "Страдания юного

Вертера", непознанная, можно сказать, закономерность.

Мария Игоревна решила, во что бы то ни стало отыскать адресата письма. Или же его автора. То есть, конечно, лучше бы, разумеется, того, кто пишет. Мужчина всё-таки. Но мы же ещё не знаем, как страдает женщина, которая этих писем так и не получила. И мы даже представить себе не можем, как изменилась бы её жизнь после такого пылкого и искреннего признания.

А вдруг она замужем? Ну, и что, какая разница, любовь всё спишет,

тут же сама себе возражает Мария Игоревна, любовь – это такое чудо, такая редкость, какая бы она ни была, за неё можно простить всё, что угодно.

Себя Мария Игоревна окончательно выводит за скобки этой истории, как предмет, преждевременно состарившийся и возврату не подлежащий. Если не лукавить, не разыгрывать жертву обстоятельств, надо признать: одной жить тоже интересно. Временами.

Искать надо либо того, кто пишет, либо того, кому пишут. Два конца, два кольца, а посередине – она, Мария Игоревна, с тремя письмами в руках. Последнее, третье, её даже настораживает. Бог, возникающий в первом послании, хороший знак, но у писавшего совсем плохое настроение, упадок сил, поди ж ты, депрессия, нет-нет, нужно же спасать человека!

Здравствуй-здравствуй, драгоценная моя…

Снова в который раз пишу тебе, потому что не могу молчать, потому что мне нужно выговориться, а я никому не могу рассказать про тебя.

И вовсе даже не потому, что не поймут, просто я не могу делиться такой радостью и такой ношей с кем-то ещё. Ты – моё самое сокровенное знание. И без этого по жизни я – человек скрытный, одинокий, а тут ещё делиться тем, чем я живу, тобой… Лучше умереть.

Тебя у меня, в моей жизни слишком мало, чтобы я ещё с кем-то делился тобой… Так и знай.

Дело не в ревности, просто я ненавижу себя и кляну себя за нерешительность, рву последние волосы на голове из-за того, что не могу подойти, взять тебя за руку, открыться тебе и сказать о чувствах, переполняющих мне мою душу и сердце. Сердце и душу.

Сегодня я нарисовал твой портрет, я не могу есть, не могу нормально спать, потому что всё время думаю только о тебе, смотрю на твой портрет и это похоже на помешательство. Но ты не думай, я не такой, я совсем не грубый, для меня физическое обладание женщиной не есть самая главная цель. Даже мысленно я не могу представить тебя без одежды. То есть я просто запрещаю себе всё это.

Что мне делать? Что? Я молю Бога, чтобы он хоть как-то помог мне разрешить мои сомнения, успокоить мои волнения, сделать так, чтобы ты стала моей, может быть, не навсегда, но хотя бы на время…

Хотя бы на чуть-чуть…

" Последние волосы… " Значит, перед нами лысеющий молодой человек

(всех мужчин младше или ниже себя Мария Игоревна называла именно так), как минимум, за тридцать. Верхняя же планка может быть какой угодно. Впрочем, если автор не стремится, не надеется долго обладать любимой женщиной, косвенно это может говорить и о его преклонном возрасте.

Нет, чтобы написать просто и ясно: " остаток своих лет, Мария, хочу провести с тобой и только с тобой ", к чему вся эта неконкретная лирика?!

Значит, всё-таки надеется Мария на чудо, значит, всё-таки что-то ещё ждёт? Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

Портрет нарисовал. Вот если бы он выслал этот портрет, она бы тогда эту ничего не ведающую счастливицу из-под земли достала б. А вдруг это и в самом деле она?

Ну, уж нет, нечего себя обманывать. Если бы он влюбился в заслуженную артистку России Марию Игоревну, то мог бы похитить её фотографию из фойе, например, или найти сцены из спектаклей в разных местных газетах. А однажды она, между прочим, выходила на обложке журнала "Театральная жизнь", когда советская власть требовала большего внимания к культуре в регионах…

Да только кто теперь про это помнит: и про советскую власть, и про культуру в регионах, и про "Театральную жизнь", и про Машу на её чёрно-белой обложке…