Дмитрий Бавильский - Едоки картофеля

Однажды она уже каменела. У них с Мурадом свадьба случилась, когда уже нельзя было откладывать. Ну, понятно. Он тогда еще молодым и подающим надежды числился, и хоровые кантаты на стихи местных графоманов не сочинял, о чистой трансценденции да литургическом звуке грезил. А она, совсем как сейчас, плавала в бесформенности внутренних ощущений, улавливала незаметные для других запахи, по сию пору нисколечко не изменившись.

Свадьбу все время откладывали. Мурад Маратович до последнего сомневался, тянул, пытался переложить ответственность, надеялся, что

"проблемка рассосется". Обычная история. Де, дел много, денег нет.

Потом получил гонорар за скрипичный квинтет памяти жертв

Ашхабадского землетрясения, махнул рукой: может, оно так и надо, вдруг, она – самая что ни на есть лучшая партия?!

На праздничный банкет выложились подчистую, закупили бездну продуктов, массу времени, сил и здоровья убили на доставание всевозможных дефицитов (зеленого горошка, печени трески, что ли, и шпротов), заказали зал в консерваторской столовой, пропахшей кислыми щами и картонными котлетами. На платье решили не тратиться, взяли у кого-то, правда, Лида выкроила из скудной зарплаты деньги, купила узкие замшевые перчатки.

Очень уж захотелось ей перчатками замшевыми шикануть.

Мечта осуществилась. Да только человек предполагает… Буквально накануне брачной церемонии у Лидии Альбертовны скоропостижно умирает отец. Свадебные хлопоты отодвигаются на второй план. Она суетится возле не пахнущего жизнью тела, выбивает участок на Цинковом, посеревшая, возвращается домой, в царство готовящихся салатов и селедки под шубой.

Похороны выпадают на тот же самый день. Все ритуальные мероприятия происходят в лихорадочном ритме, одной и той же группой гостей, на одних и тех же машинах, в одних и тех же одеждах. С кладбища как угорелые мчатся в загс, по дороге счищая с каблуков жирную, пахнущую

Пасхой глину, в столовой едят рис с изюмом и раздают носовые платки.

Бред.

После такого начала ничего хорошего от семейной жизни ждать уже было нельзя. А Лидия Альбертовна и не ждала, жила просто, совсем как раньше. Медленно каменея. У мужа – своя жизнь, у нее – своя. Плюс собака-вегетарьянка, такая же тихая, замкнутая. Немного чокнутая.

Каждому – по комнате. Почти коммуналка – со звенящей пустотой отсутствующего центра посередине.

Со звонницы Христорождественского собора потекли, поплыли звоны:

Чердачинск отмечал начало нового часа. С моста открывалась панорама на заспанный, сизый от сырости и низкого неба город.

Пятизвездочный отель "Малахит", торговый центр и элеватор в перспективе, дворец спорта, памятник Прокофьеву на самом берегу, геологический музей, сад камней, табачная фабрика…

Ничего особенного, только черная речка посередине спину гнет – ободком ногтя какого-нибудь агронома. За окном расползается в разные стороны заплесневелый от долгих заморозков город. Лидия Альбертовна вспоминает стихи, и сумки, полные продуктов, перестают резать плечи и впиваться в пальцы.

Вагон кажется пустым: ядовито-желтый светильник окрашивает пассажиров, жмущихся по углам, в неестественные цвета, заставляя вспомнить плохое название плохого романа "Желток яйца".

Яркий, жесткий свет… Тяжелая, сытная пустота зимнего вечера.

Заходящие из сгущающейся темноты внутрь выдыхали пар, но в обмен обретали лица, цвета и запахи. В центре вагона маленький мальчик возил за собой игрушечный грузовик, совпадая с направлением движения трамвая, а то и противореча ему. Колесики грузовика нежно шуршат по замерзшей поверхность пола. Так хорошо, так странно.

Трамвай быстро скользит по высокому берегу реки, с высоты воробьиного полета открывается город, который будто бы летит, старается опередить вагон, заняв лучшие места перед телевизионным экраном луны.

Зима приносит ощущение замкнутой системы, стабильности, точно это тоннель, вырытый в снегу, из которого нельзя свернуть направо или налево. Предчувствуешь долгие зимние вечера, заполненные монотонной, но тем не менее приятной работой.

Лидия Альбертовна живет на перекрестке, поэтому кажется, что трамваи ходят круглосуточно. В пять утра, если бессонница, она слышит дребезжание первого состава; ночью под ее окнами постоянно варят, перекладывают рельсы, и тогда кажется, будто началась гражданская война и уже строчат пулеметы.

Трамвайные пути проходят через всю ее жизнь. Возле картинной галереи тоже ведь расположена важная транспортная развязка, условный