Дмитрий Бавильский - Сделано в ССССР Роман с китайцем

Однажды от нечего делать (вот ведь напасть состоятельного человека – прорва времени, которой добивался, пока крохи считал, мол, дай мне деньги и… И что?!) очередной раз спустился в метро, напоминая себе падишаха, инкогнито по ночам обходящего владения, да вляпался.

Захотел заступиться за пьяного мальчишку, из которого менты с непрорисованными бугристыми лицами вымогали деньги, так и самого

Олега скрутили, потащили в обезьянник. Потому как ни документов, ни блокнота заветного при нем не оказалось. До выяснения личности.

Обмельчал русский человек, просел, сдулся. Широта души его только в книжках осталась, да по телевизору. Ничего, кроме прямолинейной тупой жажды мгновенной наживы. Обшмонали по карманам, а пусто. Что ж, полезай тогда в кузовок и не рыпайся.

Гагарин и сам был навеселе, возвращался от тщедушной кореянки с искривленным позвоночником, перекормленный недорогой экзотикой, добродушный, опустошенный…

А тут паренек этот, крепенький, со смышленой физиономией, молодой, молодцеватый, но уже начавший седеть. Совсем как Олег когда-то.

Ранняя седина эта и пробила брешь, вызвала сочувствие, желание помочь.

За решеткой полумрак и собственные запахи, кучерявая жизнь по углам.

Хотел как лучше, а вышло как всегда – мордой об стол. Отвык Олег

Евгеньевич от такого обращения, хотел часы "Ролекс" прямоугольной формы за 30 тысяч долларов в залог оставить, да никто связываться не захотел. Побоялись или еще что, да только пришлось просидеть за решеткой пару часиков. Стало противно и одиноко, мысли в голову полезли всякие, резинка от трусов натирать поясницу стала, прыщ какой-то между лопаток, опять же таки, хочется почесать, а не дотянешься. Оторвался Олег от народа, окончательно оторвался: даже прыщ публично почесать руки не поднимаются!

Что ж, замышлял остановку в пути и тайм-аут для обдумывания – вот тебе нары, сиди и кумекай, как до жизни такой дошел. Одно хорошо – все временно и все проходит. Значит, и это пройдет. Гагарин вздыхает, ощущая медленное протрезвление, холодную дрожь…

Хорошо, рядом паренька этого засадили. До выяснения. Разговорились.

Ничего такой паренек, толковый. Он и помог Гагарину время скоротать, пока ментовская смена не закончилась, пока жалость не взяла выродков рода человеческого и не отпустили они обитателей обезьянника подобру-поздорову. И тут Олега осенила одна идея.

– Как тебя зовут? Ночь вместе провели, а не знакомы.

– Да Гоша я Антонов.

– Скажи, Гоша Антонов, чем промышляешь и что тебе для счастья нужно?

Седовласый паренек пожал плечами.

– Садовник я. В огороде копаюсь… Цветы выращиваю.

От умиления Олег расплылся в улыбке. Он тоже время от времени подумывал уйти на покой и заняться разведением цветов. Говорят, работа с землей и на природе успокаивает или, ну, там, гармонизирует. И столько во всем этом благородности первородной, что даже дух захватывает.

– А есть ли, Гоша, у тебя заветное желание? – с улыбкой змея-искусителя.

– Вроде нет, не знаю.

– А я знаю,- сказал Гагарин и на руке записал его телефон.

Случай с ментами заставил его окончательно решиться порвать с этим постылым миром и переселиться в одну, отдельно взятую утопию, до окончания построения которой на выкупленном с помощью Аки острове, осталось не так уж много времени.

Случайность, как всегда, подсказала правильное решение: фамилия Гоши оказалась на "А". Ею Гагарин решил открыть список "отбывающих на остров Цереру", как он его про себя называл. Отныне, составление списка оказалось для него самым занимательным занятием.

А на следующий день нарисовался и сам Гоша. Откуда-то узнал адрес, шельмец. И составление списка пришлось на время отложить, так как

Антонов пришел по неотложному делу.

Он просил за приятеля, дружка, приторговывавшего травой и схваченного с поличным. Разобраться в сути дела оказалось достаточно сложно, ибо Гоша нес околесицу, из которой только со временем стали проступать очертания реальной истории. Ценой серьезных интеллектуальных усилий (ночь в обезьяннике провести – не поле перейти), Гагарин понял, что от него хочет Гоша Антонов, и даже не удивился просьбе, означавшей слепую веру в гагаринское всемогущество. Ибо к всесилию Олег давно привык, воспринимал как данность, следовательно, и другие тоже вполне… могли…

Речь Антонова была путана и темна, казалось, он не может говорить всех обстоятельств "своего дела" до конца, прятал в складках подробностей единственно важное "словечко". Впрочем, судите сами.