Владимир Березин: Ностальгия

И вот за эти ушедшие, просочившиеся через тамошний песок годы на поляне, где я ночевал, ушлые люди вырастили ели, потом топорами настучали елкам под самый корешок, расставили их по московским домам, и вот теперь там было поле, синее от каких-то лесных фиалок.

Самым странным ощущением было ощущение от земли, на которой ты спал или любил. Вот ты снова лежишь в этом лесу, греешь ту же землю своим телом, а потом ты уходишь – и целый год на это место проливаются дожди, прорастает трава, вот эта земля покрывается снегом, вот набухает водой, когда снег подтаивает. И вот ты снова ложишься в эту ямку, входишь в этот паз – круг провернулся, как колесо, жизнь, почитай, катится с горки. Но ты чувствуешь растворенное в земле и листьях тепло своего и ее тела. У меня было немного таких мест, их немного, но они были – в крымских горах, куда не забредают курортники, в дальних лесах наверху, где нет шашлычников. Или в русских лесах, где зимой колют дрова и сидят на репе, и звезда моргает от дыма в морозном небе. И не в ситцах в окне невеста, а праздник пыли да пустое место, где мы любили. Теперь и там, и где-то в горах действительно пустое место. А когда-то там стояла наша палатка, и мы любили у самой кромки снега. С тех пор много раз приходили туда снега, выпадая, а потом стекая вниз. На той площадке, сберегавшей нас, теперь без нас сменяются сезоны, там пустота, трава да ветер, помет да листья, прилетевшие из соседнего леса. Там и здесь, в этом подмосковном лесу, без меня опадала хвоя и извилисто мимо текла река, и все никогда не будет так же – дохнет свинцовой гарью цивилизация, изменит русло река, а останется только часть тепла, частица. Воздух. Пыль. Ничто.

И время утекло водой по горным склонам, по этой реке, как течет сейчас в нашем разговоре, когда мы пытаемся вернуть наши старые обиды, а сами уплываем по этой реке за следующий поворот.

– Машина времени нам бы не помешала, – вдруг сказал я помимо воли.

– Ты знаешь, я о таких машинах регулярно смотрю по телевизору.

Засекреченные разработки, от нас скрывали, скручивание, торсионные поля… Сапфировый двигатель опять же.

– Хм. Сапфировый двигатель случайно не содержит нефритовый ротор и яшмовый статор?

– Вова! – скорбно сказал Раевский. – Ты ведь тоже ходил к Липунову на лекции… Тут все просто: охладил – время сжалось, нагрел – побежало быстрее.

– Не все просто; это, вернее, простая теория – охладить тело до абсолютного нуля, 273? по Цельсию, – и частицы встанут. Но если охлаждать тело дальше, то они начнут движение в обратном направлении, станут колебаться, повторяя свои прошлые движения, – и время пойдет вспять. Да только все это мифы, газета “Оракул тайной власти”, зеленые человечки сообщают…

– А Липунов? – спросил Сидоров.

– Липунов – сумасшедший, – быстро ответил успешный во всех отношениях человек Раевский. – Вон Володя его в костюме Деда Мороза сегодня видел.

– Тут дело не в этом, – сказал просто успешный человек Леонид

Александрович. – Ну вот попадаешь ты в прошлое, раззудись плечо, размахнись рука, разбил ты горячий камень на горе, начал жизнь сначала. И что ты видишь? Ровно ничего – есть такой старый анекдот про то, как один человек умер и предстал перед Господом. Он понимает, что теперь можно все, и поэтому просит:

– Господи, – говорит он, – будь милостив, открой мне, в чем был смысл и суть моей жизни?

Тот вздыхает и говорит:

– Помнишь ли ты, как двадцать лет назад тебя отправили в командировку в Ижевск?

Человек помнит такое с трудом, но на всякий случай кивает.

– А помнишь, с кем ехал?

Тот с трудом вспоминает каких-то двоих в купе, с кем он пил, а потом отправился в вагон-ресторан.

– Очень хорошо, что ты помнишь, – говорит Господь и продолжает: – А помнишь ли ты, как к вам женщина за столик подсела?

Человек неуверенно кивает, и действительно ему кажется, что так оно и было. (А мне в этот момент стало казаться, что это все та же история про китайского монаха с ящиком для пожертвований и девушку, что я уже сегодня услышал. Просто это будет рассказано с другой стороны.)

– А помнишь, она соль попросила тебя передать…

– Ну и?

– Ну и вот!

Никто не засмеялся.

– Знаешь, это довольно страшная история, – заметил я.

– Я был в Ижевске, – перебил Сидоров. – Три раза. В вагоне-ресторане шесть раз был, значит. Точно кому-то соль передал.

– А я по делам в Ижевске был. Жил там год, – невпопад вмешался

Евсюков. – В Ижевске жизнь странна. За каждым забором куют оборону.