Елена Долгопят - Гардеробщик

– Кроме прочего, на ней был клетчатый платок, – сказала девушка. – А наутро – бутылка. И воробей бабу клюнул в голову.

– Еще варежка с дыркой, – добавил робко первый парень.

– Я бы и сама сказала про варежку, зачем вы перебиваете?

Меня Яша не спрашивал, и я молчала. Возле меня сидел человек уже взрослый, с лысиной. Человек этот сказал, хотя его Яша тоже ни о чем не спрашивал, что на девочке надеты были очень легкие сапожки. Он их знает, сам точно такие покупал своей дочке. Эти сапожки зимой на ребенка надевать – преступление, они холодные; ну разве что при нуле.

– Еще есть кому что добавить? – спросил Яша.

Мы молчали и смотрели на Яшу. Он загасил окурок в жестянке из-под скумбрии.

– Возможно, – сказал Яша, – вы все-таки еще кое-что увидели.

Например, как ночью пришли на Тверской бульвар трое мужиков. С бутылкой. А может, их было двое. Они увидели бабу в платке и решили: третьей будет. Распили бутылку. Закурили. И бабе в рот папироску сунули. Бутылку оставили. Ушли. Видим мы не то, что нам показывают, а то, что за этим стоит. Художник включает наше воображение.

– Нет, – звонко воскликнула девушка, смело глядя в Яшины глаза.

– Нет?

– Не было никаких пьяных. Когда настала ночь, баба ожила и пошла гулять. Может быть, и брел какой-нибудь неприкаянный мужик с бутылкой в кармане и сигаретой в зубах. Увидел идущую на него бабу, перепугался, оступился и упал навзничь. Баба остановилась над ним, поглядела и дальше пошла. Подобрала где-то окурок, где-то – пустую бутылку. Варежку нашла, кем-то давно потерянную.

Глаза у Яши посветлели.

– Умница, – сказал он.

Человек с лысиной солидно спросил, чей фильм мы смотрели.

– Вгиковскую курсовую.

– Считается хорошей работой?

– Нормальная учебная работа. Кое-что человек уже понимает в профессии. Кое-что, не больше.

– Очень интересно, – сказал лысый. – Я бы тоже хотел что-нибудь попробовать. У нас ведь есть занятия с кинокамерой по плану?

– Об этом в следующий раз поговорим, – без всякого энтузиазма сказал

Яша. И посмотрел на часы.

Ушел лысый. Ушел парень с розовыми ушами. Когда они отворяли дверь, слышалась музыка. В клубе начинался вечер “Кому за тридцать”.

Девушка попрощалась со стариком.

– Слушаю вас, – сказал мне Яша, так как я никуда не уходила, а стояла со своей сумкой и переминалась с ноги на ногу.

Я вынула из сумки бумажный пакет с пятью рулончиками кинопленки. В таких пакетах обычно взвешивают в кондитерских конфеты или печенье.

Выложила пленку на гладкий полированный стол, смахнув пепел.

– Что это?

– Не знаю.

Яша подошел, осторожно посмотрел на свет пленку, одну за другой.

– Откуда это у вас?

Я промолчала.

– Что вы хотите?

– Если можно, посмотреть это в движении.

– Очень маленькие кусочки. Буквально по несколько секунд. Их лучше склеить в один ролик.

– Да, конечно.

– В каком порядке?

– В каком угодно. Лишь бы кусок на стадионе оказался последним.

– Какой из них на стадионе?

– Самый большой.

Яша сел за монтажный стол, стоявший в самом углу, за проектором.

– Можете пойти в подсобку и включить чайник. Только проверьте, чтобы вода была. Там раковина.

– Я хочу посмотреть, как вы делаете.

Яша вытащил из нагрудного кармана рубашки очки. Зажег лампу. Я ожидала, что он будет прокручивать пленку и смотреть изображение на маленьком экранчике. Но Яша посмотрел куски на свет лампы. И склеил один за другим специальным клеем. Ловко и ровно. Затем он ушел в подсобку, и я осталась одна в комнате. Только что склеенный ролик сох. Я села за стол. Яша вернулся. Включил проектор. Квадрат света загорелся на белом экране передо мной. Яша зарядил ролик.

Раз. Два. Три. Три секунды перед нами число – 1937.

Раз. Два. Три. Четыре.

Тонет лодка с гребцом. Она уже полна воды. Но гребец как будто не замечает. Он гребет сильными руками с выражением блаженного счастья на молодом лице.

Раз. Два. Три.

Балерина кружится на крыше грузового вагона. Состав мчится под низким осенним небом. Мокрый снег падает на блестящую крышу и тает.

На землю ложится белыми пятнами. Балерина в белой пачке кружится.

Колеса грохочут.

Раз. Два. Три. Четыре.

Коридор коммунальной квартиры. Очень, очень длинный. Дощатый пол.

Чем быстрее бежит тот, чьими глазами мы видим, тем дальше отодвигается конец коридора – пыльное светлое окно.

Раз. Два. Три. Четыре. Пять.

Женщина в высокой собольей шапке на трибуне стадиона. Шапка точно подернута инеем. Белые мраморные пальцы держат мороженое за вафельные бока. Белая крошка мороженого падает на серебристую шубу.