Анатолий Друзенко - Rrzepraszam Варшавская история

Зрелище – не для слабонервных.

Власти обвиняют “Солидарность” в нагнетании страстей.

Масса листовок возле штаб-квартиры “Солидарности” на Шпитальной.

Никакой цензуры! “Новости дня” – те, которых нет в газетах.

Обращения, воззвания, карикатуры, ультиматумы…

Стоят. Читают. “Заряжаются”.

Прокуратура запрещает издание одного из бюллетеней “Солидарности”: за “оскорбление чести и достоинства партийного руководства и антисоветскую пропаганду”.

В ответ – призыв бойкотировать официальную прессу. Проще говоря – не покупать.

Спускаюсь в киоск.

– Из газет, – отвечает Болеслав, – только “Трибуна люду” и “Жолнеж вольнощи”.

– Очереди были с утра?

– Какие очереди, пан редактор! Штук по десять продал – и все.

Вроде убыток, но Болеслав, чувствуется, доволен.

Возвращаюсь из Интерпресса. Навстречу Ларёк бросается:

– Егор пропал!

– Где?

– Пошел гулять и пропал.

– Гражине звонила?

– Рысека тоже нет.

Пулей вылетаю во двор.

Забрызганный веснушками Яцек дает показания:

– Они убежали.

– Куда?

– На Маршалковскую. Манифестацию смотреть.

Возвращаюсь звонить в милицию.

Лариса встречает у лифта:

– Слава богу, нашелся.

– Где он?

– В кабинете. Пишет.

– Что?!

Сын сидит за столом и, облизывая губы, водит карандашом.

Беру листок. Читаю:

В половине 5-го, играя во дворе, я увидел группу, выходящую из костела со знаменами “Солидарности”. На Маршалковской началась запрещенная демонстрация контрреволюционистов.

Потом прибыл спецотряд милиции. Он был в щитах, шлемах и комбинезонах, с оружием для метания газа. Увидев их, демонстранты раскололись на мелкие группки и стали отступать. Часть из них прорвалась на балкон магазина “Сезам”…

– Мы с Рысеком все видели, – шмыгает носом. – Может, тебе пригодится?

Ну что поделаешь с этим неистовым репортером?!

Вечером звонит Кирилл:

– Товарищ Нормально! Сообщаю для сведения: мы решили отправить детей домой.

– Кто это вы?

– Все! Чехи, немцы, венгры, мы. А вы что – не в курсе? Нам в посольстве сказали: в “Солидарности” недовольны, как мы о ней пишем.

И вы – в том числе. Грозят брать в заложники детей. Такие пироги, пан Нормально.

Еду в партком.

– Был слух, – подтверждают, – но невнятный.

– Почему не сказали?

– А если провокация?

– Что же нам делать?

Секретарь морщится:

– Соберитесь, обсудите. Наше мнение: похоже на провокацию. Лучше бы не поддаваться.

Первым берет слово Саня:

– Нас хотят запугать. Предлагаю: все остаются в Варшаве.

Детей с ним в Варшаве нет.

Партийцы молчат.

Прокофьев – отец двух дочерей, они-то как раз здесь – бормочет:

– Надо подумать.

Лосото предлагает голосовать.

– Только не втемную, – спохватывается Саня. – Открыто.

Решаем оставить потомство при себе. Единогласно.

К приему по случаю Октября готовились тщательно.

Вышло скомканно.

На прием пригласили весь варшавский бомонд. Обе стороны

Бельведерской заполонили номенклатурные самоходы.

“Ястребы” и “экстремисты” отсутствовали: посольство их в упор не видело. Лишь Анджей Вайда – “человек из протеста” – со значком

“Солидарности” ходил меж столов, как одинокий волк.

В залах не смолкал гул.

Щупающе делятся мнениями. Хозяева пытаются определить, в состоянии ли гости удержать ситуацию. Гости стремятся понять, придут ли

“хозяева” на помощь.

Более существенная проблема дала о себе знать быстро.

До посольства уже долетели веяния из отечества: там объявили беспощадную войну зеленому змию.

На ломившихся от закусок столах с нелепым чучелом фазана посередине сиротливо стояли несколько бутылок вина. И – все!

Обычно на таких приемах не столько ели, сколько пили. Причем – водку. В неограниченных количествах.

Под занавес – песни, объятия, поцелуи, пьяные слезы, страдания в туалетах, возлежания на диванах…

И вдруг – ни грамма!

Прием начинался в шесть.

– До девяти продержимся, – прикидывал посол, – и будет нормально.

К семи залы стали катастрофически пустеть.

К половине восьмого все было кончено.

Редкие фигуры “совков” подпирали нетронутые столы.

Мы с Костей цедили каберне.

Подошел Птичкин.

Болтали о пустяках, футболе, вспоминали анекдоты и неизбежно подобрались к событиям.

Советник неожиданно спросил:

– Если дойдет до обострения и здесь появятся чехословацкие войска, как поляки к этому отнесутся?