Александр Мелихов - Интернационал дураков

Дворцы, башни, шпили -это были только великолепные подделки для туристов. Одни слова не могли обмануть – Кристиансборг ,

Амалиенборг … Старинная крепость (родное слово Суоменлиннаотзывается в моей душе…), полосатые будки, кордегардии, куртины – и вот она, Русалочка… На фоне пакгаузов и фабричных труб по другую сторону неширокого пролива она обращает свое неотчетливо прорисованное лицо туда, где нас нет, а мы, царство дураков, на оторванных воротах, на шинах и надувных матрацах форсируем узкую полосу воды, чтобы сфотографироваться с нею в обнимку (со сказкой, а не с коммерческим банком!), облить ее зеленой краской, напялить на нее хиджаб или паранджу, отпилить ей голову, чтобы утащить в какую-то тесную, зато собственнуюнору… Так утилизировать грезы даже женщинам не приходит в голову. Но я не сержусь на них, ибо не ведают, что творят.

Датский Шевырев оказался чернокожим. А по дороге в наше двухкомнатное гнездышко я сделал стойку на мелькнувшее под фонарем имя Андерсена. В неуютном вестибюле действительно сидел Андерсен.

Прорезь на его постаменте приглашала подарить ему дырявую датскую монету. И великий сказочник в благодарность начинал елозить ногами, поводить плечами… Ведь дуракам чем ближе к правде, тем лучше.

Нет, это был действительно Амстердам- каналы, фронтоны, не вполне вертикальные домики в три окна… А красота – это ведь и есть сбывшаяся сказка. Не знаю, сколько времени мы бродили и обмирали, но в квартал красных фонарей попали уже затемно. Темные улочки, сияющие витрины с девушками в бикини – порочности не больше, чем в любом универмаге.

– Слышишь, солнышко? – потрепал я ее за эсэсовский рукав. -Посмотри на эту красотку – она могла бы стать чьей-то сказкой, а предпочла…

Берем ее в наш альянс.

– А что? В Голландии ментальным инвалидам нанимают проституток.

Смотри, дура-дура, а разбирается в мужиках!

Деваха в витрине приглашающе показала нам три пальца – сообразить на троих. Но какой может быть рай там, где есть посторонние? Зато на певучей барочной кровати с балдахином… И все равно мне захотелось еще раз побродить по ночной сказке.

– А ты… ты к этим девкам не пойдешь? – жалобно спросила она меня из-под одеяла, когда я уже стоял в певучих дверях.

– Ты что, действительно считаешь меня на это способным?

– Угу, – она горестно покивала своими грустными стеклышками.

Я бы бродил до утра, не в силах наглядеться и надышаться, если бы не боялся, что она будет волноваться. А наутро Женя сразу же

(“гм-гм-гм…”) согласилась признать представителем голландских слабоумных самого большого дурака, который попадется на нашем пути.

Каналы, фронтоны, деревья, внезапная весна – все было на месте. Но в зале царила мрачность, и только в самом конце вспыхнул свет во всю стену. Это был “Ночной дозор”. Музей Ван Гога не отступил от обычая заимствовать пропорции у ящиков из-под сигарет, но здесь это было у места – чтоб архитектуре не пришло в голову состязаться с живописью.

Краски жили и клубились, мир еще только боролся за свое воплощение, но все равно бессмертие уже обретал любой пустяк, если на него падал взгляд гения: кровать, стул, башмаки – замри и повторяй: за что, за что мне это счастье?.. И все-таки на улице я решился заметить, что

Ван Гог в конце концов внушил миру глубочайше ложную мысль, будто мастерство можно заменить одержимостью.

И дом Анечки Франк – зачем мне смотреть на ее стол, на ее кровать, на ее сортир? Попытки придать сказке достоверность могут лишь убить ее. Зато в музей секса не пожелала пойти Женя; я настаивал, что цель наша самая непорочная – познавательная… Нас встретил огромный, будто казак-атаманец на часах, выпрямившийся во весь нечеловеческий рост, украшенный слоновьими складками легендарный х… голландский.

Фу, какая гадость, отвернулась Женя, а я изобразил недоумение: ты же хотела побольше? “Но не отдельно же от человека! Я думала, будет какая-то ужасная порочность, а тут одна глупость и скука”. Зато юная парочка обменивалась немецкими шуточками, делая вид, будто они не видят в этом столпе общества ничего особенного. Девица старательно вдавила в слоновью складку мокрую розовую жвачку и устроилась на сиденье из тестикул. Х… голландский запрыгал, словно отбойный молоток, – в отличие от Андерсена – бесплатно. Когда они насытились друг другом, я, стараясь не прикасаться к мокрому, вдавил свою шариковую ручку в розовую массу и упросил Женю тоже присесть на яйца ради дураков всея Руси. Когда хер затрясся, я поднес к ручке типовой договор о сотрудничестве, и самый большой голландский дурак начертал некий путаный зигзаг. Я тут же добавил и расшифровку: Heer Hollander.