Владимир Новиков - Типичный Петров

Но как только вечером дома встретилась я с муженьком, вся эта история с философией меня моментально покинули. Вмиг возникла в сознании картинка, где он голый с ней голой, – и так ударило в грудь, что я тут же в обморок свалилась. А когда очухалась, не могла с ним говорить – неделю целую, наверное. Потом слушала его извинения, оправдания, обещания – все как об стенку горох. И с тех пор ни разу ему не принадлежала…

– И как долго это длится?

– Года полтора. Да, перед позапрошлым Новым годом это случилось, так что именно полтора года.

– И как же он?..

– Нет, вы послушайте, люди добрые! “Как он?” Все вы, мужики, такие.

А как я – ты не подумал?.. Ладно, можешь не оправдываться, а то ляпнешь еще что-нибудь похуже. Как и чем он сексуально питается – мне совершенно все равно. А если я тебя хоть сколько-нибудь интересую, то скажу честно: настоящей радости у меня за все это время не было. Не могу сказать, что я очень уж свободных нравов.

Нет, доступ к моему телу достаточно ограничен. Только вот доступа к душе никто давно не ищет. Я уже подумывала, не пора ли совсем в отставку. В конце концов, так ли уж мне это надо? Посмотрела на тебя вчера: ладно, думаю – последняя будет попытка. Тем более, что сегодня утром обнаруживаю: природа уже не против, дает шанс. Так что повезло тебе. Или мне – еще не знаю.

Не смог тебе такой же откровенностью ответить. Времени, конечно, было недостаточно. Под утро мы все-таки уснули, а я так и не проснулся. Вовремя не проснулся. Открываю глаза: рядом ты, но другая.

Двадцать лет этот мужчинка катался как сыр в масле и тебе такой масленый вдруг достался. Ты подумала, что это масло внутри меня, что там, во мне, месторождение. А оно – между. Между мной и Беатрисой.

Устремился я к тебе не из-за дефицита счастья, а от его избытка.

Знаю, такая трактовка тебе очень не понравится. Но факт это, физический. Наше с Беатрисой счастье – не закрытого, а открытого типа. Она сумела его переработать в философию свою, а я – человек обыкновенный, духовных ценностей производить не способен, в результате – как в песне поется: счастье раздаю хорошим людям. Но хорошим ведь!

…Вслух я это говорю или только мысленно? Так или иначе, в глазах твоих вспыхивает секундное возмущение, и ты демонстративно поворачиваешься ко мне спиной. Сколько у тебя здесь природных зон – как на школьной географической карте! Плечи уже светло-шоколадного цвета, ниже идет умеренно-розовая область, потом белая полоска от лифчика: раза два-три ты уже загорала в этом году, но строго в купальнике… Ну так как же я должен себя вести в этой ситуации?

Каковы правила игры, в которой женщина гораздо опытнее меня? Если бы дело происходило на ее территории, то можно было бы такой жест считать обструкцией: уходи, мол. Но она лежит в моей постели – значит, посторонним вход не воспрещен и от нас ожидают решительных действий.

Продолжаю изучать вид сзади. Там, ниже, еще одна зона белая-незагорелая, и никакого протеста на этих открытых страницах не читается. Припадаю к прохладе, одновременно поглаживая рукой твои сложно завитые волосы: много работала девушка над прической. Ты пытаешься повернуть голову и осуждающе на меня взглянуть, но низы вступили в контакт, не спрашивая разрешения у верхов, и неожиданная встреча уже состоялась. Еще ближе мы стали… Свою благодарность я выражаю, касаясь губами солоноватой спины, а ты уже начинаешь бравировать приобретенной властью. Садишься, спустив ножки на пол, и с видом оскорбленной добродетели вопрошаешь:

– И это все, что ты смог придумать?

Ну почему “придумать”? Разве нельзя некоторое время вообще не думать ни о чем, а просто и нежно чувствовать друг друга?

…Ты быстро и прозаично, по-бытовому одеваешься, не улыбнешься даже. Почти не ответив на робкий мой поцелуй, уходишь к себе в номер. Я отправляюсь в неуютный душ, где и никель и эмаль изрядно искусаны ржавчиной. Начинаю с большой неохотой смывать частицы тебя со своего довольно усталого, но невероятно осмелевшего, как бы захмелевшего тела. Черт, зачем отпустил? Могли бы вымыться вместе, продлить близость и укрепить ее. А то теперь встретимся через час – с виду чистые, а в душах – смятение и раззор.

Везут нас на экскурсию в Печоры. Подземный монастырь – это именно то, что нужно теперь нам обоим. Уйти в глубину, в тайну, не рассуждать, а погрузиться, понять, как таинственно все в этой жизни переплетено. Всем выдали по свечке, и мы трепетно несем в руках свою новую маленькую тайну. Но слегка портит настроение не в меру активный монах-экскурсовод. Держится с нами как учитель со школьниками. “А когда это было? Правильно, в восемнадцатом веке”.