Валерий Попов - Горящий рукав

И на пике очередных надежд, совпавших с правлением Чулаки, у него было на кого опереться: тогда критики губернатора были в силе и в цене. Разные могущественные структуры и партии поддерживали Чулаки и руководимый им Союз писателей – именно такой, независимый, оппозиционный, он и ценился тогда (я имею в виду и руководителя, и сам Союз).

И вот – очередная революция победила. Постылый губернатор Яковлев ушел. Но бывшая оппозиция, победив, мало что изменила в свергнутой идеологии, разве что еще больше усовершенствовала ее и вовсе не вернула руль демократам, она их использовала лишь временно, для борьбы, а потом снова отправила "в долгий ящик": никого из защитников Белого дома и Мариинского дворца по телевизору не видать.

Но момент предвкушения победы над очередным "супостатом" был упоителен – и Чулаки вместе со многими успел вдохнуть это полной грудью. И успел также почувствовать, как кислород этот превращается в углекислый газ. Не это ли предрешило его гибель? Но ему было что вдыхать.

Теперешняя власть никому не мешает. Она вежлива и аккуратна. И, наверное, она похожа на власть во всех цивилизованных городах мира:

"Пожалуйста – делайте что хотите! Ах, не можете? К помощи привыкли?

Так, может, вам еще и секретаря по идеологии прислать? Шутка. Хотели свободы и независимости – вот и наслаждайтесь!"

Но душа-то наша горит, как прежде! Ведь не за город казино и фаст-фудов мы боролись! Выслушайте нас! Но у власти есть свои

"критики", выжившие и вышколенные при всех режимах, – их "критику" власть только и слушает и вовсе не считает себя оторванной от жизни.

А надобность в наших бойцовских качествах отпала – может, до поры, а может, навеки. Вообще – отпала надобность в нас. Так, еще книжку чью-нибудь они, может, и прочтут, если в отпуск случится плохая погода, но Союз писателей как явление, как политическая сила – избави бог, хватит уже этих волнений!

После смерти Чулаки правил его заместитель Илья Фоняков: мощный, громогласный и, что немаловажно, известный, оригинальный поэт, до этого уверенно правивший поэтической секцией, человек общественный, популярный, умеющий говорить, убедить, победить и, что немаловажно, очаровать! Он не входит, а как бы вваливается, вламывается в помещение, которое сразу становится тесным, заполняется его огромным туловищем, зычным голосом, обаятельной улыбкой из-под седых усов и бороды. Речь его великолепна, всем приятны его шутки, байки, палиндромы-перевертыши, а главное – добрая энергия, которой от него так и пышет. Он побеждает, подчиняет, заставляет всех слушать и слушаться именно себя. Энергия в мощном его теле неисчерпаема.

Казалось, о лучшем председателе Союза писателей нельзя и мечтать. И я, например, был в те времена абсолютно уверен в благополучии Союза, все мы чувствовали себя тепло и спокойно, как на русской печи.

Помню, что на заседаниях совета я сладко дремал, отдыхал от домашних передряг, и речи выступающих журчали, как ручейки. Ну что там могут быть еще за проблемы, когда все так тихо и мирно? Фоняков договорился о взаимодействии с выставочным комплексом "Ленэкспо", сошелся с его генеральным директором Алексеевым – в частности, на том, что Алексеев хорошо, как и Фоняков, знал английский и даже писал на английском стихи. Вообще – более заметной, колоритной фигуры, чем Фоняков, у нас не было. Илья Олегович затеял платную литературную академию для поправки наших финансовых дел… Ну что еще можно сделать в наши суровые дни?

И вдруг Фоняков громогласно, как всегда, кипя не только энергией, но и негодованием и обидой, отказывается на очередном совете от своего поста. Я с удивлением открыл свои заспанные глазки. Что случилось? И

Фоняков рассказал нам о всех обидах и унижениях, что пришлось ему испытать, пытаясь хоть как-то прокормить Союз, поставить его на заметное место в городе. Высокомерие богатеев (А разве Союз писателей еще существует? Зачем?), холодное пренебрежение чиновников

(Один писатель у нас уже есть, а других нам не надо!) "достало" даже мощного Фонякова. Можно себе представить, каково человеку страстному, горячему, самолюбивому, до этого наивно уверенному, что литература – это лучшее, что есть на земле, когда от тебя отворачиваются, пренебрежительно зевая? Чулаки в его время, было, конечно, сподручней – но то и было "его время". А теперь!.. И все то, о чем с таким негодованием говорил Фоняков, я согласился зачем-то принять на грудь!