Роман Сенчин - Лед под ногами

– Какой друг? – Димыч встревожился.

– Макс. Помнишь? Подкармливал нас рассольниками…

Димыч округлил глаза:

– В натуре?! Он здесь?..

– На “Белорусской” квартиру снимает. В воскресенье только был у него.

– Во, видишь, все в Москву гонят. – Димыч сел за стол, уверенно скрутил крышку с бутылки; наливая водку в рюмки, спросил: – И что он делает?

– Макс? – И, вдохновленный своим планом переселить внезапного постояльца, Чащин совершил ошибку – честно рассказал о Максовом бизнесе.

– Гаденыш, – отреагировал Димыч. – Девчонок наших… Стрелять таких надо. Очищать страну… Ну, хрен с ним, забыли. – Поднял рюмку: -

Давай, Дэн, за успех в нашем деле. У меня к тебе серьезный есть разговор. Вчера не получилось… Надо спокойно, подробно обсудить.

Без всякой охоты Чащин стукнул своей рюмкой о рюмку Димыча, сделал крошечный глоток. Закусил сыром. Балабас есть не решался.

– В общем, – начал Димыч после второй, – приехал я не просто так. И

– не на шару. Долго по электронке переписывался с серьезными парнями, сегодня им звонил… Я сим-карту купил, потом запишешь мой мобильный… Ну вот. Они рады, что я здесь уже, ждут, когда начнем…

Сейчас Димыч говорил совсем иначе – ни торопливости вчерашней, ни криков… Говорил медленно, почти без выражения, словно бы начал читать длинный и очень сложный доклад.

– Наступает время решительных действий. Это, может, смешно звучит, но это так. Да. Создается крупный молодежный союз. Завтра – выборы руководителя. Его основали творческие ребята – музыканты, писатели, политики молодые, художники. Главная цель, – Димыч понизил голос, – революционные перемены путем объединения молодой протестной интеллигенции. Это реально. Все идет к этому. И я – с ними.

Понимаешь, Дэн… Давай выпьем.

Выпили. Зажевали.

– Понимаешь, пришло наше время. Мы как раз с тобой в том возрасте, когда нужно действовать. Потом ведь, если сейчас в стороне останемся, проклинать себя будем, не простим… Ведь нас, наше именно поколение, так… так обманули. Не обманули даже, а просто послали… Вспомни восемьдесят седьмой, восемьдесят восьмой, все это кипение. “Взгляд”, “Музыкальный ринг”, “Ассу”, пластинки… А в итоге кем стали? Кем нас сделали?.. И где мы живем вообще? Ничего у нас нет, даже государства нет. Одно лицемерие: “Мы строим сильное государство”… А на самом деле…

– Погоди-погоди! – перебил Чащин. – С чего это ты о государстве забеспокоился? Ты же, вроде бы, анархистом был.

– Я и сейчас анархист. Я своим принципам… я от них не отступаю. Но на данном этапе нужно возродить государство. Вернуть, как было до

Горбачева. Ну, как до Ельцина хотя бы. Ведь когда все рухнуло? В девяносто первом. Согласись. И государство, и рок, и анархизм, и вообще смысл всего.

– Ну, мы-то, – Чащин попытался заспорить, – только в девяносто втором всерьез начали играть, группу собрали…

– И что? И опоздали. Бросили через два года. Кому наш протест был нужен в девяносто четвертом? Так, по инерции какое-то время еще катило, а потом… Совсем другой тогда жизнь стала. Без рока… вообще без всего. А**вспомни, что до этого… Как мы седьмого ноября в восемьдесят девятом шли по Питеру. А? Сколько нас было!

Тысячи с черными знаменами. Сила. Армия!.. А теперь – болото.

Последние кочки топят… Я дома на свой “ВЭФ” “Эхо Москвы” ловлю, слушаю, как тогда Севу Новгородцева. Больше и слушать нечего. Все зачистили…

– Дим, извини, – вздохнул Чащин, – я устал сегодня, ничего не понимаю. Кто зачистил, кого… И, честно говоря, твои пенсионерские стенания слушать не хочется.

– Да это не пенсионерские!.. Ладно, я коротко, по существу. Так, давай по капле…

– Я не буду.

– Символически. Я вот о чем… Заметил, какой сейчас год и месяц?

– Какой?

– Январь две тысячи пятого. Ровно сто лет первой русской революции.

Чащин усмехнулся, и Димыч сразу сорвался с более-менее спокойного тона:

– Да, Дэн, да! Числа – великая вещь! Вон, всю Россию опять затрясло, в Питере баррикады на Невском, федеральные трассы перекрывают…

Давай за новую революцию. Давай! Долой гнилую стабилизацию. Она – смерть!

– Слушай, мне надоело…

– Хорошо. Все. Ладно… – Димыч посмотрел Чащину в глаза, улыбнулся.

– Я очень рад, что мы вместе. Не думал вообще, что еще когда-нибудь с тобой… Думал, навсегда… Я скучал очень… У меня ведь, Денис, ближе тебя никого нет. Честно.

Чувствуя, что душевно размякает, сдается, Чащин поджал губы, но не выдержал, тоже улыбнулся.