— Почему… Осмелится ли кто-нибудь когда-нибудь поднять завесу тайны?!"
…- Зови Диму за стол! Чего-й-то он там вздумал прятаться?!
— донесся сквозь дверь сердитый голос матери.
В комнату заглянула бабушка. Не присматриваясь, как судорожно он протирал платочком лицо, стала звать к ужину.
Аппетит, естественно, отсуствовал. Горе давило до тошноты.
Но бабуля наседала, упрямо подначиваемая требовательной дочерью.
Отказываться в ситуации было абсолютно бессмысленно. Равно, как и запираться. Они, бабы, примутся барабанить во всю мощь, переполошив соседей за тонкими стенами. А особым злорадством вспыхнет мать по поводу его трагедии:
— Так тебе и полагается! Твои ровестницы все шлюхи и шлюхам там и место!
— Дима, почему не хочешь кушать? — продолжала бабушка. — Посмотри, как мама старалась, какой красивый, румяный пирог приготовила. Взгляни, как замечательно новая печка печет.
Он понуро опустился за обеденный стол. Мать пытающе всматривалась в него. И вопрошала:
— Ты чего такой расстроенный? С дружбанами поскандалил?
— Я не ругаюсь с друзьями!
— Во-о-о! Получил получку и деньги потерял?
— Не терял…
— Ага, дожился!? На работе попал под сокращение!
— Да туда им…
— Ладно, не горюй. Бери, отрежь пирога, попробуй.
— Я ничего не хочу! И вообще, отстань от меня!
— Ты почему родную мать не уважаешь? Опять слушаться меня перестал!?
— Ты задолбала меня! Пошла вон!
Разьярившаяся мамаша, глубоко вдохнув, сосредоточила выпытывающий взгляд на Димке, по-прежнему едва сдерживающего плач.
Нервы молодого не выдержали — схватив тарелку, с силой запустил ей в голову. Она едва увернулась: с полного лета посудина врезалась в стекло двери, отделяющей комнату от прихожей. Осколки градом посыпались, дико звеня, под протяжный воящий крик бабушки, не успевшей понять случившееся. Прыгнув через стол, он опрометью кинулся прочь из квартиры.
Вынырнул на улицу в моросящую туманную мглу в рубашке и домашних тапочках, удирая невесть от кого. И слезы снова градом захлестывали лицо.
— Эгей, куда прешь!? Стоять! — огрел из темноты голос дворника дяди Васи.
— Вернись, оденься, простудишься же! — послышалось вслед от сантехника Дани.
— Бедый Димон. Опять домашние довели, — сочувственно молвил сосед-друг.
Они втроем возвращались из магазина. Тоже решили: пора гульнуть. С собой уже имелась бутылка "Столичной" и буханка хлеба.
Ближайшая бакалейная лавка более разнообразного выбора под вечер обычно не предлагала.
— Хуже! Хуже!.. — задыхаясь, стонал Димка. — Еще хуже! Девушку у меня отняли… Отбили!
— Какую девушку? Кто!? — вопрошал Гришка.
— Гавнюк тот… На работе… Ублюдочный.
— Какой же пидар! Чего ему неймется? Все до тебя цепляется.
— Да покажи наконец мне этого ублюдочного! — выступил дед-дворник, — все ребра, клянусь, ему переломаю! За тебя, твою девушку и за того парня!
Гришка, по-полной ощутив беду, постигшую приятеля, на ходу откупоривал бутылку. И наполнил почти до края граненый стакан.
— Держи. Глотай все разом, до дна. Успокоит сразу.
Димка, никогда прежде не глушивший водку стаканами, залпом втянул все двести грамм. Ему было все равно. Самое наихудшее уже случилось. И оно непоправимо. И неважно, что произойдет далее. Порой даже не хотелось жить…
Сантехник, отломив от буханки ломоть, протянул закусить. Без разницы, что свой Данила-мастер, спеша в магазин, не удосужился помыть свои натруженные руки. Которыми, может быть, полчаса назад прочищал чей-нибудь забившийся унитаз.
… В Гришкиной хате друзья-соседи разделили остаток водки на четверых. Для них, конечно этого было слишком мало — хозяин извлек еще одну из припаса к празднику. Димку уже повело, но он не смолкал, пока Гришка подавал закусон.
… - Он завтра встречает свою жену! Утром в восемь самолет!
Тварь! Гаденыш! А на эту ночь увел мою Диану!
— Слышишь, — пытались успокоить его они. — Давай соберем ребят и завтра утром на аэродроме его словим. Такого дрозда всыпем — подругу твою в момент вернет! Понял? А не то до его жинке все донесем! Усвоил?
… Димка, от непривычного количества выпитого, плюхнувшись, заснул. Прямо у стола, на диване, где приятель обычно и имел всех своих подруг… Мать не прискакала его кликать: дворник, "утолив жажду", поднялся этажом выше и добросовестно доложил:
— Димка на месте и при полном порядке. Посторонних не замечено…
Бабушка, не торопясь, выметала стеклобой. Мать сидела молча, злая и сердитая, сжав пальцы. Нетронутый пирог величаво занимал стол. Вдруг нынешний скандал вразумил ее почувствовать собственную неправоту? Она стремилась возвести сына в гении, грезила сотворить в нём ученого с мировым именем, академика всех академий. И ради того с невиданным упорством возводила неприступный барьер вокруг него. Который уже дал трещину и грозит обвалом. И кому дано знать, сколько еще кирпичей и когда упадут на них с заоблачных высот? Ибо она оплевала простую истину жизни: человека надлежит принимать таким, какой он есть.
Читать дальше