Валерия Новодворская - Поэты и цари

Пробуждение было ужасным настолько, что мы задним числом прикидываем: а не следует ли судить судом совести и Керенского, и Блока, и Виктора Чернова, главного правого эсера, и восторженных, безумных нигилистов, которые ввергли нас в то, в чем мы родились, прожили и скорее всего умрем? Не преступники ли они все, включая Милюкова и Набокова?

Современники тех давних бурь, которых накрыло историческим цунами и которые обладали способностями к анализу и обобщению, поэты и историки вроде Бердяева и Каннегиссера, [7]судили о восьми месяцах Утопии почти в тех же выражениях, что Беранже. Каннегиссер, чья короткая и блестящая жизнь завершилась расстрелом и чье мужество удивило даже чекистов, оставил нам четыре строчки, стоящие исторического трактата: «И возле могильного входа, в блаженном и радостном сне, мы вспомним: Россия, Свобода, Керенский на белом коне».

А на самом деле Керенский никогда к лошади даже и не подходил… Он самоустранился с готовностью, загубив страну, был позер и фразер, ради красного словца и широкого жеста не пожалевший целую страну. Мягкий, интеллигентный царь** самоустранился с готовностью, загубив страну своей непоследовательностью. Политик-романтик, безответственный революционер и трепач, Керенский угробил Россию в силу бездарности, неумения заниматься делом и считать хотя бы на два хода вперед. Он вел себя как герой-любовник на сцене, но не смог понять и увидеть, что у его спектакля уже был режиссер! Сосредоточенный, неумолимый, лишенный жалости и эмоций, все считающий, как бездушная машина…

Спасителя для России не нашлось… Христа если и был, то потеряли… Хотя апостолы, безусловно, были. Честно сражавшиеся и отдавшие жизнь, не уступившие, не сломленные. Такие, как тот же Леонид Каннегиссер, да и Николай Гумилев тоже, адмирал Колчак, доктор Боткин, пошедший на смерть вместе с царской семьей и своим маленьким пациентом Алексеем. Отказавшиеся сотрудничать с большевиками и погибшие в застенках ВЧК интеллигенты; офицеры, священники, верующие. Митрополит Вениамин, Любовь Новосильцева, белые офицеры, павшие в бою, а не отплывшие «за кордон», связная Белого движения Мария Захарченко, племянница генерала Кутепова, оставившая последний патрон для себя.

Спасителя не нашлось, а вот Антихрист был. Классный Антихрист, Демиург Ада, в который он удачно и, кажется, необратимо превратил Россию. Настолько необратимо, что над Кремлем горят красные звезды, как визитная карточка абсолютного Зла, а сам Демиург лежит почище всякого Хеопса в пирамиде на главной площади страны.

Восемь месяцев кадеты, октябристы из «радикалов», прогрессисты и энэсы (по убеждениям левые, но по действиям безобидные народники дотеррористического периода, то есть мечтатели и донкихоты), от самого правого князя Львова – до самого Керенского делали вид и даже верили в то, что они чем-то управляют и что-то направляют, что они легитимны и признаны страной, что они правопреемники Госдумы. Они верили в то, что можно оседлать цунами пугачевщины ХХ века.

Но во главе этой жуткой стихии (не щадившей не только старых капитанов и их жен, но и капитанских дочек), стихии, развязавшей не без помощи социалистических «учителей» классовый террор против дворян, вообще имущих классов и сословий, да и просто против грамотных людей, стоял отнюдь не Пугачев. А стоял человек-компьютер, фанатик, умевший не увлекаться, разрушитель, движимый чувством мести и холодным пафосом утопизма.

Его враги просто жили, ситуативно барахтаясь, беспорядочно нанося удары; он же, В. Ульянов, аватара Зла, играл. Играл на всех досках сразу, не гнушаясь и краплеными картами, и переменой правил во время игры. А когда это было нужно, он смешивал фигуры, сбрасывал их с доски и бил доской по голове и гроссмейстера напротив, и зрителей, и арбитров матча.

«…Усаживаемся на самой высокой точке. Ландшафт беспредельный, неописуемая красота… Я настраиваюсь на высокий стиль и уже готова начать декламировать Шекспира, Байрона. Смотрю на Владимира Ильича: он сидит, крепко задумавшись, и вдруг выпаливает: “А здорово гадят меньшевики!”»

Нет другой такой исторической фигуры, относительно которой так бы заблуждались современники, потомки, историки, писатели, драматурги и политики. Еще можно понять бедолаг-коммунистов (от которых генетически пошли шестидесятники), которые, попав в сталинскую печь, от горя и бедствий вообразили, что под Лениным было бы прохладнее. И тут же возник ряд мифов: о том, что Ленина извратил Сталин, о «добром дедушке Ленине», о «социализме с человеческим лицом», который он якобы планировал и в который, кажется, искренне верили Млынарж, Горби, да и сам Дубчек со товарищи. Да и теперь, пожалуй, есть некие «еврокоммунисты», и итальянские, и французские, которые продолжают верить. Сам Оруэлл верил, пока в 30-е годы, явившись спасать Испанию от Франко, не попал в лапы коммунистов, управляемых из Кремля. Прошедшие лагеря и чудом уцелевшие партийцы мечтали о том, чтобы кончилась сталинская эра и вернулись бы они к «ленинским нормам».