Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

— Лучше бы и правда умерла!

— Я имею в виду, буквально.

Калман поднял брови.

— Не понимаю, о чем ты.

— Послушайте. Надо съездить в Варшаву, а потом распустить слух, что она там умерла. Бывает такое.

— И кто поедет? Что ты несешь?

— Лучше всего теще поехать. И может, Шайндл с ней. Скажут, что она внезапно заболела, а через неделю придет известие, что она умерла. Ложью это не будет. «Злодеи даже при жизни мертвы»… [73] Талмуд, «Брохойс» 18б.

Калман перевел взгляд на Шайндл, потом на Ципеле, хотел отправить ее домой, не ее это дело, но тут же забыл, что собирался сказать. Неловко повернулся, ветка хлестнула по лицу.

— Что об этом думаешь, Шайндл?

— Не знаю. Дикость какая-то.

— Почему дикость? — возразил Майер-Йоэл. — Всяко лучше, чем стать изгоями. В Маршинове расторгнут помолвку. Вот это совсем плохо будет.

— Никто не поверит, — вступил в разговор Азриэл.

— Ничего, поверят. Почему нет? Бывает, человек заболеет, его увозят в Варшаву, в больницу. Недавно в Скаршове было. Свечной мастер, Йойнеле. Телега опрокинулась, он позвоночник сломал. Сам Липинский его в Варшаву отправил, а он, бедняга, так оттуда и не вернулся.

Калман почесал в бороде. Опять посмотрел на Ципеле, хотел прикрикнуть, чтобы шла отсюда, но вместо этого спросил:

— Ципеле, ты слышала?

— Да, папа.

— Ты ведь умеешь хранить секреты?

— Да.

— Это для твоего же блага. Чтобы жених не бросил… Майер-Йоэл прав, — заговорил он другим тоном. — Кто-то должен рассказать матери…

— Тесть, такие вещи надо делать быстро. Пусть Гец запрягает.

— Верно, вели ему запрягать. Шайндл, ты тоже поедешь. Азриэл, и ты. Нужно, чтобы был мужчина. Учебу ты все равно забросил. Дети, нет больше вашей сестры Мирьям-Либы! — возвысил голос Калман. — Блудницей стала она, веру сменила, что в тысячу раз хуже смерти. Да сотрется имя ее. Когда из Варшавы придет известие, справим траур. Лучше бы она умерла маленькой!..

До сих пор Ципеле молчала, но тут закрыла лицо руками и разревелась, как выпоротый ребенок. Шайндл смотрела в одну точку и судорожно всхлипывала, как человек, который так долго кого-нибудь оплакивал, что уже не осталось сил для рыданий. Азриэл рассматривал шкурку колбасы на снегу и глубокий след каблука. Неужели она сбежала с деревенским мужиком? А может, это связано с Хеленой? Азриэл вспомнил, как она нанесла Мирьям-Либе визит ранним утром, когда та еще спала. Ведь Мирьям-Либа говорила, что Хелена останется в поместье на всю зиму. И вдруг она ни с того ни с сего уезжает. «Это она, она! — думал Азриэл. — Она ее подговорила. Но с кем же? Как она нашла ей любовника?» Трудно было представить, что Мирьям-Либа могла так долго хранить свою тайну. День за днем, до последней ночи, до праздничного ужина. Мирьям-Либа — любовница! Мирьям-Либа крестится! Азриэл похолодел. На душе стало пусто, он сам не знал почему. Ее побег — плевок в лицо ему, Азриэлу. Он застегнул ворот рубахи.

— Тесть!

— Азриэл, пусть Гец запрягает! — распорядился Калман. — Если ты еще веришь в Бога, надень филактерии и помолись, прежде чем ехать.

— Да, тесть. — И Азриэл побрел к дому.

— Майер-Йоэл, а ты поговори с тещей. Я не могу ей в глаза смотреть.

— Хорошо.

— Ципеле, ты простудишься. Иди в дом, доченька. Было у тебя три сестры, теперь только две. Такова воля Божья!

— Папочка! — Ципеле опять расплакалась, широко открыв рот. Слезы потекли по щекам. Точь-в-точь глупый ребенок, который получил по мягкому месту. Пошла к дому, но вдруг остановилась и несколько раз сплюнула, будто ей вырвали зуб… Калман смотрел ей вслед, пока она не скрылась в передней.

— Шайндл, ты тоже поедешь. Иди, собирайся. Деньги дам тебе, ты за них отвечаешь. У Юхевед дочка маленькая, иначе я бы ее отправил.

— Да, отец.

— Ну, давай. И поешь перед дорогой, ты же беременна.

Тут Шайндл не выдержала. Она разрыдалась и бросилась Калману на шею, так что чуть не сбила его с ног. Калман взял ее за локти. Опять вспомнился стих из Иова. Вчера он ложился спать, довольный вином, и праздничным представлением, и подарками, радовался, что за столом сидят четыре дочери, каждая — украшение дома, у каждой свои достоинства. И вот налетела буря и все перевернула с ног на голову. Ничего у него не осталось, теперь он и в других детях не уверен. Им овладел страх, что скоро случится новая беда. Калман тихо всхлипывал, прижавшись щекой к макушке Шайндл. Когда-то так же плакали его родители, собираясь на молитву в Йом-Кипур.