Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

Бодро, легко расхаживают молодые женщины в ротондах и пелеринах, в модных шляпках и париках, в наброшенных шалях. В ушах поблескивают сережки, на шее сверкают тонкие цепочки, на груди — брошки. Молитвенники — в тисненых переплетах, с медными или серебряными застежками. Одни предпочитают платья золотистого цвета, другие — серебристого, и все в остроносых туфлях на высоком каблуке. Трудно представить, что у этих модниц мужья ходят в ермолках, носят бороды и пейсы, а по вечерам эти женщины окунаются в ту же микву, что и мужчины утром…

Иска-Темерл осталась на Дни трепета с сыном. Она и Бинеле, жена чмелевского раввина, в праздники руководили женщинами. Платье Иски-Темерл было из белого атласа, расшитое жемчугом, на голове платок с бриллиантовой заколкой. Бинеле, румяная, без единой морщинки на лице, расхаживала в чепчике из набивной ткани и платье, пошитом по последней парижской моде. Когда она чуть приподнимала подол, были видны золотые туфельки. Бинеле постоянно носила с собой маленький флакончик духов и на молитве все время морщила курносый носик, потому что в женской части синагоги сильно пахло воском, свечным салом, пылью и человеческим потом.

После поста Гедальи [194] Пост Гедальи приходится на третий день месяца тишрей, сразу после Рошешоно. В этот день был убит Гедалья бен Ахикам, которого вавилонский царь назначил правителем в Стране Израиля после разрушения Первого Храма. Это убийство повлекло за собой окончательное изгнание и гибель многих евреев. большинство народу разъехалось: надо возвращаться к торговле. Во всех домах маршиновских хасидов, в Варшаве, Лодзи, Люблине, Петрокове спорили о реб Шимене, говорили о том, как много народу собралось в Маршинове на праздник. Некоторые из тех, кто собирался к реб Шимену, в последнюю минуту повернули оглобли назад. Хасиды вспоминали, что Йойхенен говорил о Торе, сравнивали его с люблинским ребе и даже с кожницким магидом. Вспоминали и Калмана. В талесе и белом халате, он со слезами молился у восточной стены и всю молитву провел на ногах, не присев ни на минуту. Он заплатил за десять бедняков на постоялом дворе. На второй день Рошешоно его, как потомка священников, вызвали читать Тору. Калман не уехал после праздника, он решил остаться на Йом-Кипур, а может, и на Кущи. Раз так, видно, у него с Кларой не все гладко.

К Йом-Кипуру в Маршинов снова стал съезжаться народ. Для искупления не хватало кур. Иска-Темерл присмотрела для Йойхенена белого петуха. Синагога опять была переполнена. Накануне Йом-Кипура вся семья ребе по старому маршиновскому обычаю вместе совершала обряд искупления. Все собрались в одной комнате: реб Йойхенен, Ципеле, Иска-Темерл, Цудекл и Зелделе. Калман тоже пришел. Ципеле держала на руках младшего сына. Мужчины подняли над головой и покрутили петухов, женщины кур. Резать и есть птицу всегда было Йойхенену не в радость. Правда, в Торе сказано, что животные даны человеку для еды. Не надо быть праведнее, чем требует Пятикнижие. И потом, бывает, что в животном или птице пребывает душа праведника, и, если животное зарезано как должно, с благословением, душа освобождается и возносится на небеса. Но все-таки Йойхенену было неприятно брать курицу за лапы и чувствовать, как она бьется в руках. Птица не выполняет заповедей, но и не грешит. Кто знает, достоин ли Йойхенен, чтобы она искупила его грехи?

На рассвете во двор пришел резник. Ножом с коротким лезвием он резал птицу над ямой, куда стекала кровь. Йойхенен, бледный, опустив глаза, стоял рядом. По спине бежали мурашки. Злодеи режут людей, и земля пропитывается кровью. Вспомнились Каин и Авель, вспомнились слова «и нет у человека преимущества перед скотом» [195] Екклесиаст, 3, 19. . Йойхенен принялся тереть лоб ладонью. Тысячи евреев приезжают, чтобы черпать у него веру, и вдруг накануне Йом-Кипура на него напали сомнения.

Да, Йойхенен давно испытывал отвращение ко всему телесному. Он завидовал отцу и деду, которые уже избавились от материальной оболочки и пребывали в высшем мире.

Благословили дождь, потанцевали на Симхас-Тойру со свитками в руках, и наступила зима. Морозы начались еще до конца праздников. Вдруг пошел град со снегом, такого и старики не помнили. Ветер ломал кущи, срывал с них ветки. Богачи топили печи, надевали шубы, валенки и меховые шапки, велели женам или служанкам подавать к столу перловую кашу погорячее, бабку и сушеные грибы, ночью укрывались теплыми одеялами. Но бедняки не были готовы к ранним морозам. Варшавские газеты писали, что Польше грозят голод и эпидемии. Скоро в Варшаве стал ощущаться дефицит угля, поезда не успевали его подвозить, не хватало вагонов. Тут и там пути были размыты вышедшими из берегов реками. Из Галиции и Силезии тоже приходили плохие вести. Во многих варшавских домах мальчишки летом разбили окна, и теперь недоставало ни стекол, ни стекольщиков, не говоря уже о том, что новые стекла были беднякам не по карману. Приходилось заколачивать окна досками. Детвора осталась без зимней обуви и теплой одежды, начались болезни. Детская больница на Александровской улице была переполнена. Не могли выписать даже тех, кто уже поправился, потому что они тут же снова заболели бы в холодных квартирах, и здоровые дети бегали по палатам среди больных. По вечерам перед полицейским комиссариатом выстраивалась длинная очередь из бездомных, которым негде было ночевать. Им разрешали провести ночь на полу, а утром выгоняли на улицу.