Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

— Заждался, жених?! — гаркнул Давид Соркес.

— Давай, женишок, бери ноги в руки, пора двигать! — подхватил Морис Шалит.

Эти двое всегда обращались к Калману с почтением, от него зависел их доход, но теперь, когда Калман стал женихом Клары, он, похоже, упал в их глазах. По их насмешливым взглядам Калман видел, что его свадьба для них что-то наподобие пуримшпиля [121] Пуримшпиль — общее название еврейских народных театральных текстов и спектаклей, постановка которых приурочивалась к празднику Пурим. . Морис Шалит был низкорослый и толстый, с крупной головой, сидящей чуть ли не на самых плечах. Давид Соркес — высокий и худой, с постриженными усиками. Оба литвака были известными насмешниками. Шалит, бывший коммивояжер, мог до утра сидеть за столом и сыпать шутками, не замолкая ни на секунду. Давид Соркес, заядлый картежник, обожал всевозможные розыгрыши. Оба не стеснялись крепкого словца и непристойностей, даже при Калмане. Он легко мог себе представить, что эти комедианты говорят у него за спиной. Калман нахмурил брови.

— Почему так поздно?

— Невеста наряжалась.

И оба расхохотались.

Когда Калман спускался по лестнице, женщины с любопытством выглядывали из дверей. На улице ждала пролетка, запряженная парой лошадей. Вокруг нее сгрудились дети. Когда Калман вышел, они закричали: «Ура! Ура!» Кажется, вся улица знала, кто он и куда едет. Калман сел между провожатыми на обитое сиденье. «Чего они так надушились?» — подумал он, глядя в пол. Он собирается жениться на современной, светской женщине, но его неприязнь к светским манерам никуда не делась. Чего они подняли такой шум? Чему так радуются? Будто у них вечность впереди… У ворот госпожи Френкель стояли пролетки, толпились нарядные люди. Наверное, приглашенные. Калман чувствовал себя, как бык, которого ведут на убой. Мелькнула мысль: «Бежать, пока не поздно!» Он услышал музыку, голоса, женский смех. Квартира госпожи Френкель была открыта, из дверей тянуло жареным мясом. Музыканты уже играли, шут веселил гостей, пары кружились в танце. Калман словно попал на бал. На лицах радостные улыбки, глаза сверкают. Запах духов щипал ноздри, у Калмана закружилась голова. В квартире было душно, ярко горели лампы-молнии. Одни гости открыто посмеивались над Калманом, другие поздравляли, пожимали руку. Раввин и шамес уже были здесь. Раввин достал стальное перо и сел писать брачный договор.

— Как зовут невесту? — спросил он.

— Клара, — ответил Даниэл Каминер.

— Это не еврейское имя. Какое имя ей дали, когда вас вызвали к Торе?

— Кайла-Ривка, в честь бабки.

— Хорошо.

Несмотря на царившую вокруг вакханалию, все было сделано по закону. На Калмана надели белый халат — напоминание о разрушении Храма. Четверо мужчин держали стойки балдахина, остальные стояли со свечами в руках. Сначала под балдахин встал Калман, потом ввели невесту. На ней было белое шелковое платье и фата. Лицо Клары было открыто, она улыбнулась Калману. Раввин произнес благословение над бокалом вина, дал Калману и Кларе отпить. Клара протянула указательный палец, Калман надел на него кольцо и сказал «Гарей ат» [122] «Гарей ат» («Вот ты») — формула, которую жених произносит во время свадебной церемонии. . Раввин прочитал брачный договор на арамейском языке, которого Калман не понимал. Он узнал только отдельные слова, похожие на древнееврейские. Потом раввин стал произносить благословения. Странно, но девушки и женщины, которые только что бесстыдно хихикали, теперь стояли тихо. То одна, то другая вытирала слезу. Это не игра: родиться, выйти замуж, произвести на свет будущие поколения, состариться. Умереть… Никакие остроты свадебного шута не заставят об этом забыть. У Калмана защипало глаза. Знает ли Зелда, царство ей небесное, что он делает? Может, ее душа где-то рядом? Неужели он решился на такой неблаговидный поступок? Или из этого все-таки может получиться что-то хорошее? Балдахин разобрали. Крики, поцелуи, поздравления. Клара и тетка обнимались, мужчины пили водку и закусывали бисквитом, женщинам наливали вишневку и ликер. Раввин поздравил Калмана, а Даниэл Каминер взял его под руку и заговорил с ним то ли в шутку, то ли всерьез, то ли как тесть, то ли как хороший приятель. Калману опять налили. Клара расцеловалась с теткой, Целиной, Тамарой Шалит, Соней Соркес, Иткой Грейн и подошла к нему.

— Ну, что скажешь? Мой муж!

Калман не мог ответить, слезы застилали ему глаза. Через минуту он снова обрел дар речи.