— Интересно, что на это сказали бы безбожники?
— Сказали бы, что ничего подобного не было и быть не могло, — вдруг отозвался Азриэл.
— Как так? Ведь собственными глазами видели!
— Что видели? Простыню?
— Душу нельзя увидеть.
— А наука занимается тем, что можно увидеть, измерить, взвесить, — возразил Азриэл. Он сам от себя такого не ожидал, ему казалось, что это говорит не он, а кто-то другой. Реб Менахем-Мендл потерял дар речи, побелел и сгреб бороду в кулак. Майер-Йоэл вопросительно посмотрел на тестя. Калман опустил голову:
— Но в Бога-то ты веришь?
— В Бога верю.
— И то хорошо.
— Отец! — Шайндл внесла угощение.
Ей помогала младшая сестра, Мирьям-Либа. Для гостей приготовили инжир, финики, рожки, изюм, миндаль и медовое печенье. Шайндл надела новое платье и вставила в волосы золотой гребень — подарок Тирцы-Перл. После помолвки девушка не заплетала кос, но собирала волосы в пучок. Шайндл стояла в сторонке и прислушивалась к разговору. Ей ужасно нравилось, что ее жених — современный, светский человек без предрассудков. Его губы подрагивали, уши горели, но лицо сильно побледнело. Холодно смотрели голубые глаза. Шайндл улыбнулась ему и кивнула головой. Ведь это она, Шайндл, сама уговорила отца посватать ее Азриэлу. По ночам, лежа в постели, она удивлялась, что этот парень, с которым она и слова сказать не успела, так запал ей в душу. Когда Шайндл оставалась дома одна, она вынимала из отцовского стола договор о помолвке и изучала подпись: Азриэл Бабад. Буквы не цеплялись друг за друга, как у Майера-Йоэла, стояли раздельно. Почерк Азриэла был похож на почерк Шайндл. Девушка рассматривала красивый листок с рамочкой — отец купил его в Люблине. Золотыми буквами написано пожелание счастья на святом языке, которого Шайндл не знала. Они помолвлены, уже почти что муж и жена. И вот сейчас, когда Майер-Йоэл пытался подловить Азриэла, Шайндл с подносом в руках словно выросла из-под земли.
— Что засмущалась, дочка? Ставь сюда, — приказал Калман.
Шайндл осторожно сняла с подноса тарелки, блюдца и стаканы, приняла из рук Мирьям-Либы миску грецких орехов. Волнение понемногу отпустило. Девушки остались в комнате, чтобы послушать спор.
— Так ты и в переселение душ не веришь? — спросил Майер-Йоэл.
— В Торе об этом ничего нет, да и в Талмуде тоже.
— А того, что об этом Ари [28] Ари (рабби Ицхок бен-Шлоймо Лурия Ашкенази, 1534–1572) — религиозный мыслитель, создатель нового направления в каббале.
говорит, тебе мало?
— Рамбам [29] Рамбам (Маймонид, рабби Моше бен Маймон, 1135–1204) — религиозный философ, врач, основоположник рационалистического подхода к изучению Торы.
иначе считает.
— Вот и просвещенцы так же брешут!..
Реб Менахем-Мендл выпустил бороду.
— Он не просвещенец, просто любит иногда сказать что-нибудь назло. Наследство моего тестя, реб Аврума Гамбургера. Мальчишество.
— Ничего, даст Бог, это пройдет, когда он женится, — примирительно сказал Калман.
— Я в одно верю — в истину, — сказал Азриэл.
— А истина в том, что переселение существует. Весь мир полон переселенных душ! — хрипло заговорил реб Менахем-Мендл. — В Избице полугодовалый ребенок умирал, не про нас будь сказано, и перед смертью крикнул «Шма Исроэл», да так, что стены задрожали. Там и раввин тогда был, и врач. Врач-то до этого был безбожником, но, когда такое увидел, сразу раскаялся. Бросил медицину, к праведнику поехал. Потом и сам стал праведником…
Реб Менахем-Мендл почувствовал, что задыхается, воротник сдавил шею. Вдруг захотелось подняться и отвесить наглецу Азриэлу хорошую затрещину, чтобы во всем доме услыхали. Своими речами сын режет его без ножа. Реб Калман может расторгнуть помолвку. Его, Менахема-Мендла, палками прогонят из Ямполя. Вспомнился стих: «Разорители и опустошители твои уйдут от тебя» [30] Исаия, 49,17.
. Пейсы взмокли от пота. Он вытащил из кармана платок, отер лоб и принялся обмахиваться, будто в доме стало невыносимо жарко. Калман только сейчас заметил, что Шайндл и Мирьям-Либа по-прежнему здесь.
— Чего встали? Идите за женский стол.
— Я варенье забыла…
Девушки ушли. Шайндл крепко ухватила Мирьям-Либу за локоток, ей стало дурно. Чем черт не шутит? Вдруг и впрямь расторгнут помолвку. Этот Майер-Йоэл — тоже праведник выискался. Шайндл стало жалко Азриэла. На все готов ради истины… Девушка решила, что будет биться до конца. Упадет отцу в ноги: «Никто мне, кроме него, не нужен, лучше старой девой останусь…» На кухне она разрыдалась, слезы потекли ручьем. Шайндл взяла миску с водой и умыла лицо, посмотрелась в зеркальце. Потом встала на табуретку, сняла с полки забытую банку смородины. Когда Шайндл вернулась в комнату, там по-прежнему спорили. Азриэл, продолжая говорить, посмотрел девушке прямо в глаза. Она подмигнула ему и залилась румянцем.
Читать дальше