Анна Коростелева - Эоган О'Салливан

* * *

Однажды мужчины со Слиав Луахра провели матч в хоккей на траве, разделившись на две команды - женатые против холостяков. Женатые выиграли и написали злорадную сатиру на другую партию, где осмеяли их уже как следует. Те не остались в долгу, и обмен стихотворными посланиями развернулся в полную силу. Однако неженатая молодёжь оказалась послабее в стихосложении, и более крепкие стихотворцы из враждебного лагеря легко били их по всем статьям. Тогда те перетянули на свою сторону одного из противников, - не слишком твёрдого в своих убеждениях Тайга О'Сканнела, поставив ему виски, чтобы тот написал стихи от их имени. Тот написал, но обман быстро раскрылся, свои провозгласили незадачливого перебежчика ренегатом, недостойным посещать собрание бардов, и полемика продолжалась.

История была у всех на устах, и страсти кипели, когда в этих краях вновь появился Эоган О'Салливан, который вернулся из армии и пришёл пешком от самого Корка, на ходу избавляясь от военной формы, сдирая с себя знаки отличия и по частям меняя одежду на гражданскую; он зашёл к своему другу Доннхе в промежуточном состоянии - ещё в мундире британской армии нараспашку, но уже в шляпе, выменянной за табак в трактире, и в шейном платке очень светского вида, снятом на память с шейки встречной красотки. Он глянул на разложенные на конторке списки всех стихотворных посланий, тут же присоединился к лагерю холостяков, пристроился за конторкой и, отдирая от мундира последнюю пуговицу, накатал такие яркие и дерзкие стихи, какие только можно себе представить, в которых и раздолбал противника в труху. Ответ Эогана разошёлся в сотнях списков, все хохотали, затыкая себе рот рукавом, и после этого на Слиав Луахра установился мир и полная тишина. Лагерь противника возразить не смог. Повторить ничего из этих стихов, к сожалению, невозможно, так как, сочиняя их, Эоган о приличиях не хлопотал. В общем и целом, партия женатых была представлена в них как сборище недееспособных и опустившихся личностей.

Второе, что сделал Эоган по возвращении, - отправился к отцу Неду Фитцджеральду и попросил его объявить пастве следующее: он, Эоган О'Салливан, готов открыть школу для детей в Кнок-на-Гри, где берётся учить всех поголовно грамоте, эвклидовой геометрии и началам навигации, тех, кто постарше - тригонометрии, английской грамматике и рифмовке, книжному учёту и составлению юридических документов, а самых толковых - тому, как пишется доходчивое любовное письмо к леди. Отец Нед был человеком весёлым и бесшабашным, и, при том, что такая школа была так же запрещена законами страны, как и служба в его покосившейся церковке, он радостно объявил всё это с амвона в первое же воскресенье.

Школа в Кнок-на-Гри была отмечена блистательным, но кратким существованием, - не столько по воле Эогана, сколько по вине каминных щипцов.

Третье, что сделал Эоган по возвращении, - он залечил страшную рану у себя на ноге, повыше щиколотки, из-за которой его и демобилизовали из армии. Рана эта появилась у него однажды на рассвете в казарме, но ещё прежде, чем на ноге, она возникла в лихорадочно мечущемся сознании Эогана и понравилась ему невероятно; рана никак не заживала, потому что Эоган тщательно за этим следил. Медики заподозрили, что, должно быть, нога Эогана не на шутку заразна, и его выперли из армии в три счёта. Собственно, всё лечение состояло в том, что Эоган оставил свою конечность в покое.

...Наткнувшись на Катлину Ни Сканнел и худо-бедно разглядев её, насколько это было возможно с перепоя, Эоган смутно почувствовал что-то ещё, кроме обычного зуда. Наскоро обретя равновесие, он попытался было облечь это чувство в речь, самую трогательную в мире. Однако на этот раз Божья кувалда всё-таки не промахнулась и уложила бедного Эогана замертво: увы, Катлина слышала о нём немало, и не сказать, чтоб только хорошее. Говоря коротко - нашла коса на камень. Катлина подобрала юбку и аккуратно обошла его, ясно выразив этим ту мысль, что им двоим в одном и том же углу паба делать нечего. Эоган же долго ещё стоял в полутёмном углу пивной и испытывал жуткие страдания. И не одна только мутная бурда, которую Томми Барни разливал у себя в заведении вместо пива, была тому причиной.

Эоган аж похудел с тех пор, как встретил Катлину. Он проводил ночь за ночью в полубреду, он сочинил сотни стихов, которых хватило бы, чтобы семь раз прославить его на всю Ирландию навеки, если бы он додумался их записать. Короче сказать, он чуть не помер.