Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

— В Варшаву хочешь или лучше тут останешься? — тихо спросил его Азриэл.

— Тут!

— И надолго?

— На тысячу лет!

Хасиды пели и танцевали со свитками в руках. Дети подпевали звонкими голосами, девушки хлопали в ладоши. Но настоящее веселье началось на другой день. Азриэл уже забыл, что евреи умеют так веселиться. До утренней молитвы пить нельзя, но, едва она закончилась, пропустили по стаканчику. Староста напомнил потомкам священников, что им нельзя будет благословить народ, если они напьются, но это не помогло. Парни принесли в карманах плоские бутылочки. А коли выпили, как же над кем-нибудь не подшутить? Двум старикам незаметно связали цицис [173] Цицис (цицит) — кисти, которые согласно Торе евреям положено носить на краях одежды. , у кого-то стащили талес, у кого-то ермолку, кому-то подменили молитвенник для Сукес на другой, для Дней трепета. «Сопляки, пьяницы чертовы! — сердились старики. — Как водку хлестать, так они здесь. А где, спрашивается, весь год были?!» Молодые тоже за словом в карман не лезли: «Ха, старшие, ну и что? У козла тоже борода длинная. Старый не значит умный, бывает и наоборот». — «Мерзавцы, гнать вас надо из синагоги! — не сдавался старый хасид. — Вызовут вас к Торе последними всем скопом, и пошли вон!» — «Это мы еще посмотрим, кто кого погонит!» — дерзко отвечали парни. Переругивались, наливали друг другу, странно, что не забывали говорить «Аминь!». Читая «Шмойне эсре», кантор ошибся, вместо «Ты — великий избавитель, посылающий ветер и дарующий дождь» сказал «посылающий росу». Все засмеялись, даже ребе улыбнулся. Прочитали «Галел» [174] «Галел» — праздничная молитва, восхваляющая Всевышнего. , пропели «Ато горейсо» [175] «Ато горейсо» («Ты воочию») — первые слова нескольких стихов, которые произносят в Симхас-Тойру перед тем как достать свитки Торы из ковчега. и достали из ковчега все свитки. Их было не меньше двадцати, большие и маленькие, в новых и старых чехлах, одни с серебряными коронами, другие без украшений. У некоторых на чехлах вышиты даты, по которым видно, что свитки очень древние. В опустевший ковчег поставили свечу в подсвечнике. Азриэл уже подзабыл некоторые обычаи, но народ не забывает ничего, из поколения в поколение передается все: каждая молитва, каждое слово, каждый вздох и каждый жест. Танцевали со свитками, пели свои, маршиновские, мелодии. Реб Йойхенену подали маленький свиток, ведь у ребе уже не было сил, чтобы удержать большой. С какой же любовью, с каким трепетом он его взял! С величайшей нежностью поцеловал его, прижавшись лицом к бархатному чехлу, и запел чуть хриплым голосом, даже начал пританцовывать, покачиваясь из стороны в сторону. Все, мужчины, мальчики, девушки, старались поцеловать Тору, которую держал ребе. Он то и дело наклонялся, чтобы дети тоже могли дотянуться. Все знали, что каждый шаг дается ему с трудом. Склонившись к Мише, ребе что-то тихо сказал ему или спросил. Все не отрываясь смотрели на реб Йойхенена, все знали, что ему остались считанные месяцы. Если не произойдет чуда, то в следующем году Симхас-Тойру ребе будет праздновать в истинном мире. Прихожане улыбались сквозь слезы. Наверно, его уже ждет воинство небесное. Нет сомнений, что в раю ему уготовано место рядом с праотцами, с пророком Моисеем. Ребе уже сейчас скорее там, чем здесь. Пели, вытирая глаза. Танцевали, встав в круг, по одному, вдвоем, втроем. Два старца притопывали ногами друг напротив друга, держа в руках свитки. Что есть у евреев, кроме Торы? А если есть Тора, что еще надо? Свитки поставили обратно в ковчег, оставили только три, чтобы читать.

Начали продавать вызовы, устроили аукцион. Рубль! Десять злотых! Два рубля! Два двадцать пять! Три!.. Староста выкрикивал, ударяя кулаком по столу: «Три рубля раз! Три рубля два! Три рубля!.. Три рубля!..» «Четыре!» — крикнул кто-то. Торговались, как на рынке, но что поделаешь, синагоге нужны дрова на зиму, нужно оштукатурить облупившиеся стены. И вот аукцион закончился, начали читать. Вызова удостоились все: старики и молодые, каждый мужчина, каждый юноша. Только детей вызвали всех вместе. Их накрыли талесом, Миша тоже был среди них. Староста сказал басом, мальчики повторили тонкими голосами: «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь Вселенной, который избрал нас из всех народов и дал нам Тору!» — «Ай-ай-ай, да это ж настоящий шовинизм», — улыбнувшись, подумал Азриэл. Да, их избрали. Они сами себя избрали. Кто их к этому принуждает? Во все времена их убивали, резали, жгли на кострах. Из поколения в поколение их ненавистники выдумывали новую причину, по которой надо их уничтожить, их и их книги. Они распяли Христа, они используют для мацы кровь христианских младенцев, они оскверняют гостию и обирают королевские дворы и целые государства. Они виноваты в том, что они евреи, что они (ну надо же!) капиталисты, для поляков — русские, для русских — поляки, чужаки (всего лишь восемьсот лет тут живут). Они шовинисты, реакционеры, мещане, фанатики, мракобесы, дикари, они ненавидят христиан и говорят на жаргоне. Вот так, всё сразу. Каждый «изм» предъявляет им свои претензии. Но их настоящая вина в том, что они хотят жить духовной жизнью, без ненависти, войн, разврата, кощунства и бунтов. Они хотят осуществить то, что все философы и религиозные деятели проповедуют с тех пор, как человек стал отличать добро от зла, правду ото лжи.