Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

Тащиться на станцию пешком, как двое нищих, не хотелось, но извозчика тут не найдешь. Запирать дом на замок не было необходимости, они просто плотно закрыли дверь: воров в округе, похоже, нет. Ципкин нес обе сумки, свою и Клары, она ему помогала. Шли мимо ферм, покосившихся сараев и домишек с жестяными трубами. Если бы не собаки в будках, можно было бы подумать, что тут нет ни души. На станции никого, поезд на Нью-Йорк только что ушел. Сильно накурено, как где-нибудь в России или Польше. Топится железная печка. На голых кирпичных стенах таблички с разными надписями, вокруг керосиновой лампы под потолком летает, громко жужжа, единственная муха, пережившая осень. Сидя на скамье, Ципкин курил сигарету за сигаретой. Клара спрятала руки в рукава и через грязное окно смотрела на составы с нефтью, углем, лесом. На вагонах непонятные слова, она не могла их прочитать. Казалось, эти поезда странствуют сами собой, просто так, без цели, по неведомым краям, где не ступала нога человека.

Входили американцы, обращались к Ципкину по-английски, говорили, что вот и наступила зима, что больше тепла не будет, а скоро начнутся настоящие морозы. (Потом Ципкин пересказал Кларе их слова.) Они не были похожи ни на помещиков, ни на мужиков: что-то третье, в России таких людей нет. Не то земледельцы, не то интеллигенты. В глазах — дружелюбное веселье, готовность пожать руку первому встречному, рассмеяться любой шутке. И одеваются иначе, гораздо легче, чем кацапы. В коротких овчинных полушубках, белозубые и длинноногие, они казались Кларе другой породой людей. Даже их собаки выглядели цивилизованнее, чем злобные российские псы. В соседнем помещении стучал телеграф и звонил телефон. Начальник станции — простой молодой парень, и никаких жандармов, чтобы расхаживали тут и требовали у всех предъявить паспорт. Все тихо и спокойно, будто путешествовать в Америке самое обычное занятие.

А потом Ципкин и Клара вместе с попутчиками сидели в вагоне и ехали вдоль реки по белым просторам. Никто не стоял, никто не прятался от кондукторов под лавкой. К вечеру еще сильней похолодало, опять пошел снег. Ветер наметал сугробы и нес над полузамерзшей рекой густые хлопья. В белесом небе кружили отчаянные птицы, ничуть не боясь близкой бури, и летели низкие облака. Ничего не говорило о том, что это Америка, точно такой же ландшафт можно наблюдать в России или Польше. Ципкин не отрываясь смотрел в окно. Казалось, он не мог налюбоваться этой чистой белизной. Клара закрыла глаза. Будь что будет, будь что будет. Она и так слишком задержалась на этом свете, давно должна была помереть. Каждый прожитый день — подарок Небес. Он хочет остаться со своей венгеркой? Пускай остается. Этот мир Кларе больше не принадлежит. Она снимет квартиру, будет растить Фелюшу, и пусть ей кажется, что она в Варшаве. А он иногда будет приходить. Или не будет. Клара загрустила. Разве она виновата, что мужчины не знают, что такое любовь? Клара чуть приоткрыла один глаз. Только что было светло, и вот уже сумерки, снег за окном стал синим. Александр что-то черкал карандашом в записной книжке. Поезд остановился в какой-то деревушке. Вошел человек с целой связкой веников. Из экипажа долго вылезала очень толстая женщина в шубе и бархатной шляпе. Провожатый внес в вагон корзину и сумку. Серые водянистые глаза на красном лице женщины смотрели властно и уверенно. У европеек не встретишь такого взгляда.

Поезд тронулся. Ветер усилился, снежные хлопья вдребезги разбивались о стекла вагонных окон. Паровоз свистел, из трубы валил густой дым. По сторонам тянулась снежная пустыня — никаких признаков жилья. «А где поля, где крестьяне? — удивлялась Клара. — Откуда они берут еду в таком количестве, если здесь ни клочка возделанной земли?» Вспомнились книжки про индейцев. А вдруг краснокожие дикари поджидают в лесу, готовые напасть на поезд и вырезать пассажиров? Что будет с душой, если она покинет тело тут, в Америке? Здесь тоже есть ад и рай? Или душе придется лететь в Европу? Клара засмеялась. Какие глупости лезут в голову! Ципкин нежно взял ее за руку.

— А я думал, ты спишь. Через пятнадцать минут приедем.

Когда Зина ушла, дом для Азриэла опустел, словно умер кто-то из близких. Она ушла, не попрощавшись, даже не сказала, где собирается жить. Только заявила отцу: «Я не еврейка, не нужен мне ни ты, ни твоя мораль!» И хлопнула дверью, так что стекла задрожали. Азриэл не спал всю ночь. Даже к Ольге в спальню не пошел, прилег на диване в кабинете. Лежал в темноте и думал. Что он сам во всем виноват — это ясно. Так он ее воспитал: не привил ни веры в Бога, ни любви к своему народу. Но теперь-то что делать? Что из Миши вырастет в такой семье?