Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

Все произошло очень быстро и легко, словно было спланировано заранее. Они с Ольгой пошли на Мазовецкую и оттуда послали в больницу телеграмму. Потом взяли дрожки и поехали на Венский вокзал. На площади перед вокзалом стояли дилижансы. Один шел в Гродзиск с остановками в деревнях Блохи и Прутков. Надо бы заскочить домой, взять кое-что из вещей и предупредить дворника, что его не будет несколько дней, но уже нет времени. Азриэл помог Ольге войти и пошел поговорить с погонщиком. Не знает ли тот какого-нибудь спокойного постоялого двора в тихом, зеленом месте? Тот поскреб в затылке. Азриэл протянул ему четвертак. В дилижансе сидели евреи, хасиды, которые, похоже, загодя ехали на Рошешоно к ребе. Было и несколько поляков. Никогда прежде Азриэлу так не бросались в глаза различия между этими двумя народами, живущими бок о бок уже Бог знает сколько сотен лет. Все совершенно разное: внешность, одежда, язык, поведение. Поляки заняли свои места и сидели тихо. Евреи без конца пересаживались, размахивали руками, громко переговаривались. Узлы и котомки то и дело падали с полок, и приходилось их поднимать. Хасиды в ермолках и рубахах нараспашку, рыжебородые и чернобородые. Один еврей, оказалось, сел не в свой дилижанс. Он вышел, волоча два мешка, побольше и поменьше. Вместо него появился другой, тоже с багажом, запыхавшийся и потный. Пора было трогаться в путь, но тут старик в двух ермолках, одна на лбу, а другая на затылке, заявил, что ему надо пойти помочиться. Поляки засмеялись и начали его передразнивать, подражая еврейскому выговору. Ольга закусила губы и, отвернувшись, прижалась лицом к оконному стеклу. Азриэлу стало гадко на душе. «Господи, я уже стыжусь евреев. Как же далеко я зашел…» Парень с рыжей бородкой порылся в сумке, достал краюху хлеба и бутыль с водой, полил на пальцы и сказал благословение. «Аминь!» — отозвались остальные. Он отломил кусок и протянул другому парню, с черной бородкой. Завязался разговор. Что значит быть козницким хасидом?

— Реб Ехезкеле Кузьмирер, — сказал еврей с бельмом на глазу, — не раз говорил, что изучать «Авойдас Исроэл» [107] «Авойдас Исроэл» («Работа Израиля») — сочинение рабби Исроэла Офштейна (1736–1814), известного как Козницкий Магид (проповедник). можно только в пятницу после миквы…

Старик долго не возвращался из уборной. Поляки приказывали погонщику ехать, евреи кричали, что надо подождать. Азриэл стал думать о Юзеке. По логике сын прав, изгнание есть изгнание. Все осталось как во времена Тита, [108] Тит Флавий Веспасиан (39–81 гг.) — римский император, в 70 г. н. э. разрушивший Второй храм. ничуть не лучше. Иаков и Исав не могут ужиться в одном доме. Современный светский еврей? Он еще больше ненавистен гоям, чем верующий. Религиозные хотя бы держатся особняком, а светские лезут не в свое дело. Возглавляют оппозицию в парламентах, хотят революций, пытаются реформировать чужое государство, чужую культуру… Ну а Палестина чем поможет?

Старик вернулся, вытер мокрые руки о полу кафтана и благословил Бога. Дилижанс покатил по Маршалковской. Ярко светило солнце, вскоре запахло полями и лугами, но хасиды были равнодушны к красотам этого мира. Старик говорил, остальные слушали, склонив головы. Азриэл тоже прислушался к разговору.

— Вот спроси, что такое Козниц, никто толком не ответит. Коцк — это Коцк, Пшисха — это Пшисха, а Козниц — это всё сразу: и Тора, и трепет перед Всевышним, и любовь к народу Израиля. Как сейчас помню, поехал мой отец, царство ему небесное, на Швуэс к Козницкому Магиду…

— Ваш отец? К Магиду?

— Да, мой отец. Лет семьдесят тому назад, а может, и больше. Я тогда совсем маленьким был, меня к меламеду водили. Сразу после войны с Наполеоном.

— Вы и войну с Наполеоном помните? — всплеснул руками парень с рыжей бородкой.

— А кто же, если не я, ты, что ли? Вы тут все сопливые еще. А я-то многое помню… Своими глазами их видел, французишек… Когда они уже отступали…

И старик прижал ладонь к пергаментному лбу.

Постоялый двор оказался что надо. Он располагался недалеко от Прушкова, на речке под названием Утрата. Погонщик сделал крюк, чтобы подвезти Азриэла и Ольгу поближе, и Азриэл дал ему рубль. Это была старая корчма у леса, поодаль стояли виллы, где проводили лето богатые поляки. Но дачники уже вернулись в Варшаву, детям пора было в школу. Азриэл и Ольга оказались единственными постояльцами. Им предоставили комнату с отдельным входом. Хозяйка и ее дочь-вдова тут же кинулись готовить для гостей. Азриэл показал паспорт, но женщины, похоже, не умели читать. Окно выходило на поляну, поросшую редкими кустами можжевельника. Несколько часов езды на волах или полчаса поездом — и совсем другой мир! После пыльной и шумной Варшавы от тишины звенело в ушах. Пообедав картошкой с капустой и свиными отбивными, Азриэл и Ольга прилегли отдохнуть. Продремали до вечера, а потом пошли на речку. У Ольги был купальный костюм, а Азриэл просто обернул бедра полотенцем, все равно на берегу больше никого не было. Впервые за лето оба почувствовали, что такое чистая речная вода. Ольга немного поплавала. Когда-то она с Андреем переплывала Неман. Азриэлу глубина была по пояс. Они плескались, ныряли, пытались ловить рыбу руками, целовались в заброшенном сарае на другом берегу. Азриэл крикнул, чтобы услышать эхо. Потом сидели на полусгнившем бревне и грелись в лучах заходящего солнца, ярко-красного и необыкновенно огромного. По небу плыли легкие облачка, над водой клубился туман.