Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

— Так что ты говорил про Юзека? Я толком не поняла.

— А что тут понимать? Погромы сеют панику. Одно безумие порождает другое. Ладно бы он хоть в Америку собрался. Палестина — это же пустыня.

— Америка тоже когда-то пустыней была.

— Ну, это когда-то. Ладно, пусть делают, что хотят. Но для матери это, конечно, удар.

— Почему? Там тоже люди живут.

— Она столько надежд на него возлагала. Первая заповедь любой религии: не рассчитывать на людей.

— А на кого ж тогда? Я тоже на людей рассчитываю.

И Ольга густо покраснела.

Было уже поздно. Господин за соседним столиком докурил сигару и встал. У двери он обернулся и бросил понимающий взгляд: «Вижу, вижу, как вы запутались…»

— А дети-то где твои? — вдруг спохватился Азриэл.

— Наконец-то спросил! У Малевской, в Вилянове [106] Вилянов — район на окраине Варшавы, известный королевским дворцом и прилегающим к нему садом. .

— Она знает, что ты с ее отцом рассталась?

— Надеюсь, нет, но, боюсь, скоро узнает. Тогда конец нашей дружбе. Мы с ней последнее время не слишком друг с другом откровенны.

— Ну да.

— Я даже подозреваю, что это она меня ему посватала.

— А зачем ей это надо?

— У женщин свои резоны. Она хочет, чтобы ее отец был счастлив.

— Служанка дома?

— Нет, с детьми.

— Тогда, может, к тебе?

— Хорошо. Если ты хочешь.

Он постучал ложечкой о блюдце. Подошел официант, и Азриэл расплатился. До Жельной было недалеко, только пройти через Саксонский сад, но Азриэл взял дрожки. Проехали Александровскую площадь, Крулевскую, пересекли Маршалковскую. Азриэл чувствовал и желание, и страх одновременно. Он так ее хочет, но вдруг он сегодня не сможет? Или служанка придет, или Малевская отошлет детей домой. Вдруг в доме начнется пожар? Вдруг Валленберг поджидает у ворот? Или внезапно начнется землетрясение, или упадет комета. Мало ли что бывает в лотерее, которую называют судьбой… На Маршалковской уже горели электрические фонари. Витрины магазинов ломились от всевозможных товаров. Шампанское и конфеты, цилиндры и очки, мужские костюмы и нарядные куклы, мебель и меха, галстуки, сигары и ликеры. На табличке под микроскопом написано, что он увеличивает в пятьсот раз. Азриэл только вчера проходил здесь, и все казалось ему выгоревшим за лето и пыльным. А теперь все сверкало и блестело, каждая вещь стояла на своем месте. От фонарей тянулись голубоватые лучи и освещали улицу, словно застывшие молнии.

Азриэл и Ольга никогда в жизни не думали, что ночь любви может быть столь прекрасна. Было тепло, как в середине лета, но рассвело только в пять часов. Времени хватило на все: и на любовь, и на сон, и на то, чтобы в перерывах между ласками перекусить хлебом, фруктами и сыром — тем, что нашлось у Ольги в буфете. Они строили планы. Сейчас, пока Юзек с матерью, а Ольгины дети с Малевской, можно ненадолго куда-нибудь съездить. Азриэлу давно пора немного отдохнуть от своих сумасшедших. Отпуск? Ни к чему, он просто возьмет несколько дней, врач тоже может заболеть. Они уснули, когда через гардины в спальню проникли багровые лучи восходящего солнца. Лишь когда часы в гостиной пробили десять, они проснулись и снова припали друг к другу. Он остался лежать в кровати, а она приготовила завтрак. Азриэл смотрел, как Ольга то входит, то выходит из спальни, и думал: «Чем она мне не жена? Тем, что не ворчит, не отравляет существование всякими заботами и придирками?» Неужели и правда из-за кольца и брачного договора, написанного на арамейском языке, он должен всю жизнь промучиться с давно охладевшей женой, с остывшей душой, как другие, как его пациенты? Вот они, моральные законы.

Ольга подала ему завтрак в постель. Он жевал булку, запивал молоком и думал. Решено: он разведется. Конечно, он будет содержать Шайндл и детей. Через пару лет Зина станет взрослой, а до этого ему придется очень много работать. Но ничего. Разводились и куда большие праведники, чем он. Креститься? Может, и правда? Не помрет, если разок окунется в воду. «Что во мне осталось еврейского? Религии без веры не бывает. Вот только родители. Они этого не переживут. Но ведь можно им и не говорить. За границу уедем. Куда-нибудь в Америку…»

Позавтракав, он опять ненадолго задремал. Тем временем Ольга помыла посуду и оделась. Когда Азриэл встал, они всё решили за одну минуту. Он велел Ольге собрать вещи, взять самое необходимое. Они куда-нибудь поедут, хотя он еще не знает куда. Он выйдет первым, чтобы соседи не увидели их вместе, и будет ждать ее на углу Жельной и Свентокшиской. Ждать пришлось долго. Азриэл стоял у витрины антиквара и разглядывал фарфорового Будду, бронзового Мефистофеля, серебряного сатира. Сочинения Кохановского, Рея и Клопштока лежали здесь вперемежку с брошюрами о гигиене и онанизме. Азриэл то и дело посматривал, нет ли Ольги. Непривычно вот так с утра стоять посреди улицы, когда не надо торопиться к больным, для которых не существует лекарства и у которых мозги так забиты черт-те чем, что, сколько ни пытайся вычистить, все без толку. Он вспомнил одного из своих пациентов. «Доктор, я же здоров. Почему меня не выписывают? Сами посмотрите, какой у меня ясный взгляд», — повторял он каждый раз, когда Азриэл заходил в палату.