Радий Погодин - Одинокая на ветру

К вечеру старухи привели в порядок церковную сторожку, в которой уже давно никто не жил, но иногда ночевали на полу вповалку туристы. Приволокли ватное одеяло, собрали постель. Повесили занавески. Прикололи над столом портрет Ворошилова при всех орденах и медалях. Принесли чайник, чашки, сахарницу с сахаром, заварку и хлеб. Плиту протопили.

Начала Анна, в который раз, новую жизнь — теперь сторожихой при храме Жен-Мироносиц.

В путеводителе о церкви в Золах сказано: «Того же лета заложиста церкву камяну Святые Жоны-Мироносицы Мирошка, Къснятин и Михалка братенники…»

Торговые люди, братенники, доплывшие, скажем, до Югорского шара, а может, и дальше — до великих рек, и ощутив растревоженными сердцами беспредельность божьего мира, капитала не пожалели, построили храм каменный, красоты совершенной.

В том же путеводителе читаем, что и храм этот, и его фрески «могут быть отнесены к числу наиболее хорошо сохранившихся, редчайших по своей силе памятников русского искусства раннего XIV века».

А в чем тут редчайшая сила — спрашивается? Ну, развитая апсида с уступчатыми внутрь окошками. Пять голов с аркатурными поясочками по барабанам. Крыльцо высокое — столбы бочками…

Отец Михаил объяснял любопытным туристам:

— Сила церковной архитектуры не в завитушках, но только в соотношении небесного и земного.

Конечно, не любой турист такую красоту чувствует, потому и перешептывается со своей девицей-туристкой и лицо делает снисходительно-умным, как у Васко да Гамы.

Через Золы много туристов идет. Все в церковь прут. Когда церковь закрыта, ищут козу Люську о шести сосцах. После козы опять в церковь прут. Если закрыта, ищут попа.

Попом в Золах состоял Михаил Андреевич Бриллиантов — из казацкого рода, в предках получивший фамилию по кличке коня. Среди всех попов ближних и дальних окрестностей отец Михаил один имел светскую профессию живописца и являлся членом Союза художников. В остальном же был поп как поп, притягательно-изобильный, что не редкость для русских попов. Притягательность его имела тот же феномен, что и взрослый праздничный стол в глазах ребятишек. Таинственный был поп, тайну свою скрывающий за громогласием и многословием. И, как воинственные муравьицы, окружали его старухи-богомолки, не пускавшие в храм туристок, одетых в шорты.

Туристки, смертельно раненные старушечьей серостью, выкликали имена заграничных столиц и знатнейших храмов, к чьим алтарям были допущены:

— Калькутта! Милан! Шартрез!

Отец Михаил улыбался:

— Рад за вас, милые барышни. Там проще. А у нас нищий храм. Прихожане его содержат. И не хотят видеть в нем посетительниц, одетых неуважительно к их убеждениям.

— Маразм в калошах! Что они понимают? — Туристки брызгали всамделишными слезами.

— Они веруют. А я служу Господу и верующему приходу. Я, милые барышни, провожаю веру Христову на ее скорбном русском пути.

— Ну и объясните им, что не в штанах дело!

— Они знают…

Всякий раз отцу Михаилу бывало грустно и немного стыдно. Он смотрел на туристок, как на выводок мотыльков, только что народившихся и оттого глупых.

Поп не лукавил: храм был нищ. Не было в нем даже алтаря, просто стоял образ Христа на сундучке, покрытом розовой скатертью. Паникадилом служила анодированная гедеэровская люстра на пять рожков. В нее были воткнуты стеариновые свечи, обернутые для толщины и красивости серебристой фольгой. Правда, висели на стенах и на столбах, обрамляя иконы, снесенные в храм из деревенских изб полотенца, вышитые бабушками старух-богомолок.

Когда-то храм был богато украшен. Сейчас иконы его где-то двигались по земному шару, не находя себе пристанища, всюду чужие и чуждые, поскольку православным святыням достойное место есть только на православной земле.

И всякий раз, смущаясь бедности своего храма, священник просил экскурсантов посмотреть на уникальное заверши, на подпружные арки и центральный барабан, ни разу не перестроенные, донесшие до нас изящную мудрость древних строителей.

— Теперь, пожалуйста, на хоры. Оттуда полюбуйтесь фресками. Обратите внимание на голову царя Давида и на «Сошествие во ад». Старайтесь поближе к перилам. — Отец Михаил намекал деликатно, чтобы задами к стене не прижимались и, упаси Бог, не царапали ногтями и маникюрными пилками свои имена. — Росписям цены нет, — говорил он.

Тишина наступала. И в минуты застенчивой неподвижности, которая вдруг охватывала и экскурсантов, и старух-богомолок, в церкви не прекращал движения один человек — сторожиха и уборщица Анна.