Евгений Попов - Веселие Руси [рассказы]

— Я многим кому нравлюсь. Вы лучше о себе подумайте. О спасении души подумайте, — продолжал бесчинствовать хулиган. — Пишете всякую чушь и дичь.

— Ха-ха-ха. А не хотите ли стать моим секретарем? Честное слово, я — серьезно. Честное слово. Мне, знаете ли, нравится ваша дерзость. За ней что-то такое стоит. Ну, по рукам?

— Нет, не по рукам. Не хочу я быть вашим секретарем. Я ничьим секретарем быть не хочу. Я сам себе секретарь. А потом — вон у вас хевра какая, пусть они и будут ваши секретари.

— Нет. Они не годны. Идите ко мне в секретари, и я буду вам платить тысячу пятьсот рублей денег в месяц из своего кармана. Вот вам аванс.

И он вынул из кармана пачку хрустящих денег.

— Плевать я хочу на ваши тыщи! Мне мои трудовые рубли дороже! А если вы действительно хотите мне помочь или сделать для меня что-либо приятное, то мне гораздо милее будет взять вас за ушко и немного потрепать его вот так.

И шалопай схватил дяденьку-старикана за ушко…

…но тут я уже не выдержал и решительно прервал рассказчика, которым был никто иной, как Николай Николаевич Фетисов, регистратор больницы № 1, проживающий у нас в полуподвале тихий гений — автор стихов, поэм, драм, тетралогий и устных небылиц.

— Николай Николаевич! Имей совесть! Это уж ты наверняка загнул. За ушко. А потом я что-то не припомню, чтобы ты бывал в Москве. Ты же тут как-то хвастался, что далее Омска твоя нога на запад не ступала и не ступит…

— Честное благородное слово! Чес-слово! — закричал Николай Николаевич, покрываясь красными пятнами. — Я там был. Это был эпизод. И подруга была. В том-то и дело, что он действительно предлагал, а я действительно отказался. Я отказался стать секретарем этого, я не скажу великого, но очень большого человека с усиками. Я его уважаю, но не жалею о том, что сделал, хотя вся моя жизнь могла построиться по иному.

— И взял его за ушко?

— Взял и хотел трепать.

— А он что?

— А он что. Он тоже не фраер. Он, падла, схватил меня за нос и стал гнуть мой нос к моей щеке, приговаривая: «Молода! Молода! В Саксонии не была!» Это — прием каратэ. Я знаю. Я уважаю этого человека.

— А что потом?

— Что потом. Поехал лифт, конечно. Мы, ясно, расцепились. Старикан вышел, и его приветствовали многие, в том числе и моя подружка. Они говорили: «Дойдемте, пойдемте! Вас уже ждут.» Меня же никто не приветствовал, не звал и не ждал, но зато я боролся со стариканом и чуть его не победил. А может даже и победил. Я независим и жив, а он — умер. Я написал стихи его памяти. Хочешь, прочту?

— В следующий раз как-нибудь, ладно? Вы лучше расскажите, куда девалась ваша подружка.

— Какая подружка?

— Ну та, которая была в издательстве.

— А, Маня. С ней мы вскорости расстались. Вышла одна тра-агическая история. Она теперь замужем за кандидатом наук.

Стемнело. Наш тихий дворик на улице Засухина погрузился во тьму. На небо вышла полная луна. Она немного освещала землю, а заодно и взволнованное лицо Николая Николаевича.

— Что-то я, Николай Николаевич, как кого не послушаю, вас, например, или известного вам гражданина венгра Ласло Вареллу, который работает грузчиком в пятнадцатом магазине, или, не к слову будет сказано, бичей с вокзала, так у всех у вас были жены и подруги, и все они оказываются замужем за кандидатами наук или становятся артистками.

— А что тут удивительного, — защищался Николай Николаевич. — У нас в стране очень много кандидатов наук и артисток. Ты знаешь, сколько у нас по последней переписи переписано кандидатов наук и артисток? Не знаешь? То-то. А я знаю. Их у нас там переписано очень и очень много.

И опять он оказывался совершенно прав.

У меня есть знакомый. Его зовут дядя Сережа. Он делает гробы. Как-то раз мы с ним случайно встретились, и он меня чем-то поразил. Осанкой ли своей сутулого рабочего человека, строгим, может, обликом лица, имеющего выдающийся красный нос, речами ли — не помню.

С тех пор я к нему и зачастил.

Мастерская дяди Сережи находится в глубине кладбища № 1 горкоммунхоза. Нужно пройти бывшую часовенку, где торгуют венками, цветами и лентами, через нищих, взывающих о помощи у разверстых дверей кладбищенского храма. По тихим и зеленым кладбищенским аллейкам, минуя покосившиеся кресты и памятники. Старое оно, кладбище № 1. И там даже уже запретили хоронить, ввиду старости и переполненности. Понимаете, издали указ, чтобы прекратить захоронения. И кладбище совсем закрыть для захоронения. И ровно через двадцать пять лет после последнего захоронения место это сравнять, сделав оспинку на лице земли.