Григорий Бакланов - Мой генерал

В соседней комнате за стеной собрались плотники и девчата-бетонщицы, гуляли шумно. С двумя из них я разговорился днем раньше, обе в комбинезонах цвета хаки в обтяжечку, рослые, зрелые, было на что поглядеть. Приехали они на стройку судьбу свою искать. Городок их маленький, парни уходили в армию и не возвращались. Вот и они сели в поезд, открыли бутылку вина: за все хорошее, что впереди ждет! Отцов своих ни одна не помнила и не знала: был в свое время расквартирован в их городе стрелковый полк.

Из соседней комнаты приходили звать нас, молодой вихрастый плотник распахивал дверь: «Мужики, ну вы чо?». Сосед мой наконец встал, погасил свет. Теперь только фонарь на башенном кране светил нам снаружи.

— Вы не знаете, как важно для человека, когда есть о ком заботиться. В семейной жизни это, может быть, самое дорогое. Не о тебе, а — ты, — вздыхал он и томился плотью. — Сейчас мне этого больше всего не хватает. Может, все дело в том, что я старше ее на девять лет. Она — дитя. В душе она и сейчас — совершенное дитя.

А мне хотелось спать, намотался за день. И не мешало, что в соседней комнате пели-орали не в лад: «Все КРАЗы, МАЗы,/ ЗИЛы да ГАЗы, / А бобик-тузик ша-ариком,/ Машины юзом, / Грязь лишним грузом, /А мы бельмом на шарике-е…».

И вновь тихий голос:

— Вы не спите?

Да чтоб тебя!..

— Нет-нет.

Клеенка свешивалась со стола, лиц друг друга нам не было видно, и он рассказывал, как исповедывался. Долетало обрывками сквозь сон: как они шли в загс почему-то за много километров, как захотелось мороженого зимой, как у них потом не хватило денег…

— Вы не поверите, мы поженились, а я еще несколько дней не прикасался к ней. Не смел.

Это и было, наверное, последним, что я слышал сквозь сон. Разбудили нас среди ночи. Яркий свет, в дверях — плотник:

— Мужики, подъем!

Выяснилось: как всегда, не хватило водки, послали за ней микроавтобус, был такой белый польский микроавтобус, прозванный почему-то Фантомас. И надо же так случиться, что в тот самый момент, когда он проезжал внизу, по улице, прорезанной бульдозерами, над ним по откосу, где уцелело несколько домов стоявшей здесь ранее деревни, взбирались два парня, держась за плетень, оба — сильно поддатые. Плетень ли гнилой обломился или сапоги разъехались по мокрой глине, но один из парней рухнул с откоса, угодил под колесо, как раз по животу ему проехало.

— Думать надо, мужики, чо делать будем?

Хмель из плотника вышибло, а рядом, белый, как смерть, стоял шофер. Утром всех нас вызвали к следователю в милицию. Перед дверью уже сидел пожилой татарин, весь в черном. Черная шляпа, черные до колен сапоги, в них вправлены черные костюмные брюки. Запомнилось, говорил он покорно судьбе: «Дощь с внущкой осталась… Венера называется…».

Тремя днями позже я уезжал одним из первых пароходов, навигация по Каме только начиналась. Уже готовились убирать сходни, когда, гремя цепями по железным бортам, примчался самосвал, из кабины выпрыгнул мой сосед по комнате: «Вот…

Чуть не опоздал… Не затруднит?… Посылочка жене…». На крышке фанерного ящика чернильным карандашом написан адрес, фамилия, имя-отчество, телефон.

Пароход загудел, отваливая. И долго еще было видно, как в дождевике, сняв с головы фуражку, стоит мой сосед у кабины самосвала, смотрит вслед.

Плескалась за бортом темная, густая на вид холодная вода, на грязной льдине, которую несло течением, что-то клевала ворона. Поднялся на палубу матрос, швырнул в ворону белой трубкой от неонового светильника. Не попал. Ворона взлетела, взмахнула несколько раз черными крыльями и опять села на льдину, покачиваясь с ней вместе на уходящей к берегу волне. Пенный бурун от винта за кормой захватил полую трубку, на миг она встала торчком и скрылась.

Ветром нанесло встречно косую полосу дождя, в ней растаяла стройка: краны, поднятые к тучам, редкие дома, берег.

В ту пору у меня заканчивался случайный роман с женщиной старше меня. Она говорила: «Я долго буду молодая». И если на улице на нас оборачивались, она тихонько подталкивала меня: «Видишь? Мы хорошая пара». Мне же казалось, что оборачиваются совсем по другой причине. Однажды в компании, будучи навеселе, я представил ее: «Знакомьтесь, моя жена». Сказал и сказал. А она ждала. И начались ссоры. Но ночь, как правило, мирила нас. Кстати, она же, Вера, напомнила мне, что надо отнести посылку. Дня три она хранила ее в своем холодильнике, и после очередной размолвки это был повод позвонить мне.