Вячеслав Дегтев: Последний парад

— Я есть нихт Фриц. я есть Ганс.

Ты пытаешься еще раз втолковать им, что ты не Фриц, а Ганс и на тебе нет никакой вины, об этом тебе говорил комиссар, говорил и мило улыбался при этом, и обещал сохранить жизнь за правдивые показания. Но хромой тебя не слушает, он резко отступает от тебя, становится в середине группы, вскидывает зачем-то винтовку… Зачем они все вскидывают винтовки? Бежать тебе некуда. Да и не к чему бежать — тебе обещали сохранить жизнь…

А что это за пчелы летят — да три штуки одновременно…

Две мимо, слева и справа, а третья, средняя, прямо на тебя…

Целит в лоб и не думает сворачивать…

Надо убирать голову, а не то…

Странно, уклоняешься — и пчела поворачивает следом, видно, очень уж захотелось ей тебя ужалить…

За что это она на тебя так обозлилась?..

А ну-ка, в другую сторону…

И пчела — туда же!.. Вот ведь еще привязалась, настырная…

…А что это за небо такое ярко-синее сделалось?.. Такое небо было лишь в детстве, когда фатер брал тебя с собой в лес за дровами. Вы ехали на фуре. Сперва по полю, потом по лесу. Ты лежал на спине, позади фатера, и смотрел в небо — оно было голубое-голубое. Вот как сейчас…

Ты слышишь голос, говорят рядом, над тобой, говорят по-русски, но ты вдруг начинаешь понимать прежде непонятный язык:

— Жаль! Хороший, простой парень…

— Это ты поэтому в сторону целил? Это так ты выполняешь приказ? А еще товарищ замполит отмечал тебя, в пример ставил…

— Хватит вам собачиться…

— Парень-то был чуть-чуть постарше меня. Ребенок остался… Смотри, совсем рыжий.

Ты чувствуешь, как сыплется на тебя земля, как обволакивает тебя влажное тепло, ты видишь это так, словно рыхлые комки падают на стекло, они застят свет, но небо при этом почему-то не тускнеет, ты его видишь так же ясно, оно такое же голубое и бездонное, как когда-то в детстве, когда ты смотрел на него, лежа на фуре… Ты видишь поляну, и овраг, и трех людей на поляне у оврага, один из них бросает землю, другой курит, а третий стоит в сторонке, опершись о винтовку, его мутит, а тебе легко и свободно, ты радостно паришь в каком-то теплом, голубо-золотистом свете и вновь обращаешь взгляд в небо. В него хочется смотреть и смотреть, бесконечно, оно притягивает, зовет, там что-то необъяснимое для тебя, запредельное…

…Да вовсе это и не небо. Это лед. Такой ровный-ровный и голубо-зеленоватый. Выпуклый, словно бутылочный бок. И до самого неба стоит горой. А на самой маковке ледяной этой горы, там, где она сливается с небом, — черное расплывчатое пятно. И пятно это расползается, пухнет, все равно как туча. Она увеличивается, скользит, словно скатывается с горы вниз, сюда, на тебя. Вот она, эта туча, приближается, делаясь с каждым мигом все больше, все темнее, все страшнее… Уже и лед под тобой трещит, трясется. Но ты не один. Вас много. Товарищи — рядом. На тебе — железо, в руках — древко. Бородатый сосед держит тебя за плечо и что-то кричит тебе, оглохшему от ожидания, — топот ближе, ближе, лязг, тяжелое дыхание, осипшие звуки труб, — но тебя подбадривает дружеская поддержка. Вы сомкнулись бок о бок, броня к броне, щит к щиту; теперь вы — одно целое, одно тело, один организм, и одно на всех сердце стучит в вас; и тысячи игл выставили вы навстречу бурой «свинье», что несется на вас… Ну! Ну! Вы — целое! А там, уже заметно, — люди, лошади, и все они разные. А вы — целое! Вот! Вот!.. Сейчас!.. О-о-о! А-а-а!

Помоги выстоять, Господи! А-а-ах!

…И снова — голубое небо. Только теперь оно отражено в воде. Это ты лежишь на бревне, перекинутом через речку, и смотришь в воду. Ты караулишь рыбу…

Ты видишь свое отражение, ты им любуешься. Тобой нельзя не залюбоваться. Ты — женщина. Ты молода и красива. У тебя рыжеватые мягкие волосы, а по лицу так и вовсе — белесые; тебя зовут Аяф, то есть пушистый желтый цветок, с которого летит пух, если дунуть. Ты самая красивая в племени. Скоро Широкогрудый возьмет тебя в свое жилище. Это почетно.

Хотя он тебе совсем и не нравится. Тебе нравится другой, помоложе…

Вчера Широкогрудый был встревожен. Он сказал, что в округе появились черные люди, которых зовут чики-чики. Он говорил еще, что они черные-пречерные, как остывшие головешки, и в сплошных волосах, очень высокие. О, как это интересно! Ты почти всю ночь не спала, думала об этих черных. Их мужчины, наверное, гораздо сильнее, неутомимее и красивее ваших, хоть и черные, хоть и сплошь волосатые… Хотя бы одного посмотреть!

Но у них есть изъян — эти черные едят людей. Особенно они любят, говорил Широкогрудый, человеческий мозг… Да, это совсем нехорошо…