Вячеслав Дегтев - Последний парад

Да, рота уходит на небо. Строем. Один за одним…

Но вот все реже и реже выстрелы. Бой словно «засыпает». И вдруг все разом стихает. И сразу же у комбата трещит радиотелефон. Звонит «полевой командир». Он обращается к комбату по имени-отчеству и начинает взывать к здравому смыслу: слушай, брат, зачем какая-то война-майна, освободите проход, и разойдемся мирно, ведь тебе же, подполковник, через два месяца в запас, зачем ты ввязался не в свое дело? Мы тут все — пешки в чужой игре… Десять минут на принятие решения. Согласие — красная ракета…

Но подполковнику нет дела до чужой игры, где все они — пешки. У него есть долг и Устав. Он обводит скорбным взглядом оставшихся в живых солдат — они все слышали и все поняли. От него, от его решения зависит сейчас их жизнь, и то — покроют ли они себя славою, или… или вечным позором. К этой минуте и к этому решению он готовился всю свою незадавшуюся, но честную военную жизнь. Сын умершего от ран фронтовика, бывший суворовец, он всю жизнь шел к этой роковой минуте…

Когда истекли двенадцать минут — как они сладки показались, эти минуты без смерти, без стрельбы, ребята даже вздремнуть успели и согреться, прижавшись спинами друг к другу, — подполковник поднимет телефонную трубку и передаст свои координаты. Вскоре послышится шипение приближающегося снаряда. И в ущелье прозвучит неожиданный, трескучий разрыв. Каски обсыплет мелким щебнем и снежной пылью. Еще шипение — опять разрыв! Потом целая серия взрывов. По перевалу. По ущелью. По скалам и буковой роще. То начала молотить наша артиллерия. Подполковник с «неуставным» именем вызвал огонь батарей на себя. Молодец, батяня! Молоток, комбат!

«Зверей» рвало в клочья, забрасывая пахучими кишками и парящим ливером кусты, но доставалось и своим. Однако внизу потери были в десятки раз больше — размен выгодный. И вот ребята нестройно, один за одним, запели, завыли старинную, предсмертную песню:

И Егорка с радостью подхватит, даже выкрикнет в каком-то гибельном, восторженном одушевлении:

А рота уходит, неумолимо уходит на небо. В новеньких бушлатах. Строем. Один за одним… Вот и комбат уже погиб, которого пытался закрыть собой один солдатик-пулеметчик, оба и погибли, в обнимку. Еще двоих достали свои же осколки. Но пощады, — слышите, общечеловеки? — пощады солдат наш не желает. Как всегда. Кто сможет упрекнуть его за это? Может, сейчас это единственное право русского солдата — умереть несогнувшимся.

… «Звери» так и не смогут пройти через тот перевал, хоть соотношение сил было двадцать семь к одному, — они отступят и уйдут в первое весеннее утро другим путем, оставив на перевале семьсот окоченевших трупов. Наутро, первого марта, под горою будет дымиться порубленная, искореженная буковая роща, и из всей шестой роты в живых останутся лишь только трое перемазанных кровью и грязью, израненных, полузамерзших солдат, — совсем как в другой старинной, фронтовой песне…

Сила одолевается мужеством, а судьба — дерзостью. Рядовой Стрижов выживет, его, вдовьего сына, Боженька сохранит. Никогда уж больше не назовут его ни «Щеглом», ни салагой, — какой он теперь салага и щегол? — и он еще понянчит своих деток. Которых нарожает ему любимая Виктория.

Пусть же вырастут они, как и батька Егорий, — победителями.

«Сейчас мы совершим церковную молитву к Богу о наших доблестных воинах-мучениках и героях. Пусть наши слезы, наши молитвы и наша любовь согреют их остывшие лица. Знайте, воины наши, что вы сейчас не в окружении врагов, вас окружают ваши любящие соотечественники. Родные и близкие. Вы сейчас в объятиях родной Руси, в объятиях наших православных святынь.

Святая наша Церковь вместе с Родиной-Матерью склоняется сейчас пред вами с благодарностью за ваш богатырский подвиг, за верность, за вашу любовь ко всем нам.

О, Боже наш! Ты скорбящих мир и труждающихся отрада, дыхание живых и мертвых, воскресение и жизнь, пошли воинам нашим, убиенным на поле брани, небесную радость, мир, упокоение и вечную славу. Аминь.»

Слова-то, конечно, правильные, — но, по большому счету, это всего-навсего только слова…

…Да, легко сказать — не плачь. А что делать, если плачется. Если всего трясет нервный озноб.

Я сижу над ним, а он лежит в черной луже. Лежит, не шевелится. В синей куртке. С родинкой на шее. Я сижу в темноте, под аркой, а в глазах у меня плещется голубое, светлое небо…