Тацудзо Исикава - Свое лицо

Прошла неделя, все зажило, с меня сняли бинты.

– Пожалуйста, зеркало. Посмотрите, какой вы красавец. Одна беда, вам теперь не будет отбоя от женщин.

Я поднял глаза и не узнал себя. На меня смотрел красивый молодой человек с правильными чертами лица. Но это было какое-то мертвое лицо. Просто лицо, и ничего больше. Мое старое отражало мое сердце, оно жило слитно с ним. А это новое не имело к нему никакого отношения. У меня было такое чувство, будто я в маске, и мне вдруг до смерти захотелось увидеть то, прежнее.

Но, увы, его больше не было. Я потерял свое лицо и одновременно с этим я перестал, кажется, чувствовать и свое сердце. Я дотронулся кончиками пальцев до щеки. Неприятное чувство, будто дотрагиваешься до чужого лица. Незнакомые глаза. Незнакомый нос… Кажется, только подбородок сохранил старые очертания. Меня охватило горькое раскаяние. Милое мое лицо! Лицо, в течение тридцати лет делившее со мной все радости и беды. Это новое – красиво, но его ничто не связывает со мной. Лицо, у которого не было юности, от которого не осталось ни одной фотографии. И приди мне сейчас в голову назваться не Харада, а Мурата, кто поверит мне? Я потерял не лицо, а самого себя. У меня нет ни родителей, ни предков, нет ни родины, ни родственников, ни друзей – никого.

Порваны все отношения с людьми, в буквальном смысле отрешенный от всех на свете одиночка.

Я вернулся в палату, подошел к зеркалу на стене и стал рассматривать свое новое лицо, чувствуя, как меня душат слезы раскаяния. Из моих красивых глаз с двойными складками на веках полились слезы. Это было странное зрелище. Будто кто-то чужой, сочувствуя моему горю, плакал надо мной. Плакало мое сердце, а слезы проливал посторонний… Отныне я человек-двойник с маской вместо лица. И вдруг во мне пробудились какие-то странные инстинкты. Именно сейчас я, кажется, был способен совершить любое тяжкое преступление.

Потеряв лицо, я будто потерял вместе с ним и свою совесть. Я превращался как бы в человека-невидимку, я мог творить любое зло, и никто не узнал бы, что оно содеяно мною. Я становился обладателем гигантских сверхчеловеческих возможностей… Так вот она какая, эта вторая жизнь.

Я покинул больницу и вышел на улицу. Больше мне нечего было бояться. Ведь от родинки около носа не осталось и следа. Пусть вокруг меня миллионы прохожих, все равно ни один из них не узнает, кто я есть. Я новый человек, только что народившийся на свет.

Мне захотелось с кем-нибудь заговорить, вместе попить чаю, погулять. Мне захотелось иметь знакомых, друзей. Они, вероятно, не отказались бы поддерживать со мной отношения, приняв меня за самого обыкновенного смертного. Но я ведь невидимка, мое истинное «я» неуловимо ни для кого.

У толстой накрашенной девицы в табачной лавке на углу я купил сигареты.

– Скажите, а где здесь третий квартал, девятнадцатый дом? – обратился як ней.

– О… Третий квартал там, за мостом, но где девятнадцатый номер…

– Вероятно, девятнадцатый рядом с восемнадцатым?

– О да, значит, где-то не доходя двадцатого, – пробормотала она с таким видом, будто сделала открытие.

– А вы не хотели бы составить мне компанию и выпить чаю? Я угощу вас, – предложил я.

– Спасибо, но, к сожалению…

Я прикурил и пошел дальше. Я был свободен, к тому же я был человеком-невидимкой, человеком, непроницаемым для посторонних взглядов. Ведь это лицо не мое лицо, и, что бы постыдного я ни сделал, ему нет нужды краснеть за меня. На перекрестке стоял молодой полицейский, регулируя уличное движение. Я направился к нему широким, размашистым шагом. Интересно, заметит он что-нибудь или нет? Эх, была не была – и я уверенно обратился к нему:

– Простите, а где здесь третий квартал, девятнадцатый номер?

Он едва удостоил меня взглядом и, подняв руку, ответил:

– Перейдите мост и на следующем перекрестке у магазина канцелярских принадлежностей сверните направо.

Я был смертельно обрадован. Сведения о преступнике, обокравшем банк, конечно, разосланы во все полицейские участки, но это касается человека по имени Мурата, с родинкой около носа и не имеет никакого отношения к человеку по имени Харада, без всякой родинки. Я свободен, я невидимка, меня не разгадает даже полицейский! Однако это обстоятельство вызвало у меня ощущение какой-то пустоты. Благословенный порядок человеческого общества! Я перехитрил его. Но как он ненадежен, этот порядок, если так легко позволяет себя перехитрить!

Вечером я снова пошел к зданию банка на холме. Улицы вокруг выглядели оживленными и мирными. Рабочий день кончился, и железные ставни были опущены.