Гонсало Бальестер - Дон Хуан

— А ваш хозяин, разумеется, виртуозный гитарист.

— Кто же станет спорить! Но, прошу заметить, его интересует только техническая сторона процесса, женщина для него — лишь инструмент. Поверьте, я не жонглирую словами! И всем известно: женщины, попадавшие в руки моему хозяину, рождали совершенно неожиданные мелодии. У Дон Хуана много достоинств, но меня в нем больше всего восхищает то, что самый грубый инструмент начинает звучать у него божественно.

Я встал.

— До сих пор вы пичкали меня банальностями. А я рассчитывал хотя бы поразвлечься.

— Очень сожалею. — Он спрыгнул со стола и шагнул к двери. — Может, мы еще увидимся, а может, и не доведется. Хотите выпить со мной по рюмочке? Не здесь, за углом есть бистро. Мой хозяин пригласил бы вас с большими церемониями и в более изысканное место, а я всегда предпочитал таверны и харчевни. У меня грубые вкусы. — Он замешкался в прихожей. — Ну, не хмурьтесь, не хмурьтесь. Вы все еще сердитесь? Мы с хозяином и не надеялись, что вы нам поверите, но посчитали своим нравственным долгом выразить вам благодарность, не скрывая наших имен. А вы вбили себе в голову, что вас мистифицируют… Неужели вы вот так сразу утратили чувство юмора?

Да. Я утратил чувство юмора. Я спустился в метро, ругая себя последними словами за то, что дал себя уговорить, за то, что мне польстило, когда Лепорелло упомянул мою статью и показал вырезку, но главным образом за то, что во мне крепла вера — совершенно нелепая, — будто это на самом деле могли быть Лепорелло и Дон Хуан Тенорио. Я готов был поверить в них, как верю, скажем, в привидения, в мертвых, которые возвращаются с того света, чтобы известить нас о чем-то, как верю во многое другое, и от этой веры мне никогда не удавалось до конца очистить самые темные закоулки своей души.

Я вернулся в гостиницу и устроил себе сиесту. Мне показалось, что я проспал очень долго, когда меня вырвал из сна телефонный звонок.

Говорил Лепорелло.

— Мне необходимо вас увидеть.

— Зачем?

— О, не спрашивайте! После случившегося нам совершенно необходимо объясниться.

Я так не считал, но Лепорелло с помощью самых убедительных и хитроумных доводов вырвал мое согласие. Мы условились встретиться в кафе у Марианы.

Когда я пришел в кафе, там было пусто. Мариана, услышав мои шаги, возникла откуда-то из-за стойки.

— Только что звонил Лепорелло. Он очень просит подождать его…

Лепорелло появился весьма скоро. Сел рядом со мной и начал говорить. Ну конечно же, он не был никаким Лепорелло, как и его хозяин — Дон Хуаном, они просто пошутили, решили таким образом позабавиться, но без всяких дурных намерений, просто дул попутный ветер и веселая эта затея полетела вперед на всех парусах. И лично он, и его хозяин просят у меня прощения и готовы загладить вину любым способом. Его раскаяние казалось искренним, он выглядел смущенным, словно хотел смирением смягчить мой гнев.

Подошла Мариана.

— Вас к телефону. Какая-то женщина.

Лепорелло взглянул на меня с невесть откуда вдруг явившимся выражением отчаяния, даже ужаса — но ужаса комического, переданного шутовской гримасой.

— Все полетело к черту! — воскликнул он и бросился к телефону.

— Кто это? С кем я говорю? Это вы, Соня?

Он повесил трубку. При имени Сони Мариана повернула голову и теперь с тревогой смотрела на Лепорелло.

— Что случилось?

Лепорелло мягко отодвинул ее.

— Без пули все-таки не обошлось, — сказал он мне. — Вы поедете со мной?

— Пуля? Стреляли в Соню?

— Нет. В Дон Хуана.

Мариана вскрикнула.

— Я еду с вами!

Она сняла передник, накинула пальто. Лепорелло помог мне надеть мое.

— Нет, Мариана. Вам лучше остаться здесь.

Они заспорили. Мариана желала увидеть Дон Хуана, желала непременно быть рядом, желала… Лепорелло протянул ей ключи.

— Отправляйтесь к нему домой и ждите там. Врача я извещу сам. Если он явится прежде нас, встретьте его. И приготовьте там чего-нибудь. Вы знаете, где там и что.

Он вышел, почти таща меня за собой. В машине объяснил:

— Мариана была нашей служанкой. Это кафе ей устроил мой хозяин, чтобы от нее отделаться.

— Куда вы меня везете?

— В «pied-a'-terre» Дон Хуана. У вас это называется холостяцкой квартирой или логовом. Да, вот у моего хозяина логово так логово! Оно все просто пропитано историей! Именно там жил один поэт, его друг. — Он помолчал, потом добавил: — Если мне не изменяет память, его звали Бодлер.

Я не успел ответить. Машина уже мчалась с безумной скоростью, пересекая незнакомые мне улицы, какие-то неведомые места, и от этого во мне стало расти раздражение. Некоторое время спустя Лепорелло обернулся, ехидно глянул на меня и бросил: