Денис Гуцко - Апсны абукет

— Война… разве людей удержишь…

«Война, — сказал сторож, — разве людей удержишь».

Машина все-таки завелась. На остатках пригнал ее во двор и поставил в закуток Прониных — этакий дворик во дворе. Пронины разрешали, но теперь я решил спросить… дескать, день-два постоит — ничего? Но навстречу мне из конторы «Сухумгаза» вышли трое. Сказали — втроем одно и то же, что лучше спрятать машину подальше, ведь у многих уже увели или отобрали.

— Как… отобрали?

Они посмотрели, как на дурака. Ничего не ответили, ушли. В соседнем дворе, где обитала «копейка» Насибея Инарба, было пусто. Замок с палисадника, служившего гаражом, распиленный, валялся на земле.

Соседи кучковались возле подъезда. Спорили: прорвутся — не прорвутся. Из их разговора я узнал, что в Агудзерах, в 12 километрах от города, в десять утра был короткий бой между «Мхедриони» и российскими солдатами, охранявшими поселок СФТИ (Сухумского физико-технического института). А на Красном и Белом мостах бой между грузинскими войсками и абхазским ополчением идет уже больше часа.

Поселок СФТИ всегда охранялся военными — в советские времена институт причислялся к первой категории секретности, занимался ядерной физикой и космосом. И чего туда понесло «вольных стрелков»-мхедрионовцев? Наверное, по ошибке…

На экране телевизора Дом правительства. Долгая назойливая картинка — и ничего. Вот, наконец, бой на Красном мосту. Стежки трассеров… телевизор превращает войну в зрелище.

Над позициями по-прежнему грузинский вертолет кружит. Разворачивается… снова две ракеты срываются с него и улетают в сторону санатория МВО. Вертолет кружит еще какое-то время — и вдруг улетает.

Ардзинба на крыльце Дома правительства. Рядом с ним — одетые в камуфляж командиры. Ардзинба говорит: город не сдадут, сохраняйте спокойствие, агрессору будет дан отпор.

Снова показывают бой на мосту — видимо, в доказательство его слов, что атакующие не пройдут дальше.

Телефон мертв… набираю еще раз — нет, никто не отвечает. Бросаюсь к дверям, ругая себя за то, что сразу не сообразил пойти за Лидой в институт.

Внизу Насибей Инарба прощается с женой. Он уже в камуфляже и с автоматом. Она стоит у подъезда, руки к животу. Из ее кухни пахнет хмели-сунели. Насибей машет жене:

— Иди… иди в дом. Все, я спешу.

Проходя мимо, здоровается. Уходит энергичной, решительной походкой.

(Через четыре часа на привале за Гумистой его убьет снарядом, наудачу выпущенным грузинским танком. Насибей Инарба не успеет сделать ни единого выстрела.)

Не пройдя и квартала, я встретил Лиду. Увидев меня, она побежала навстречу, закричала:

— Коля, война! — и, добежав, повторила тихо: — Война, Коленька.

— Да-да, — я постоял, помял лоб, не зная, что дальше. — Пошли домой.

И мы пошли домой, и закрылись на оба замка. И на цепочку. То садились у телевизора, то выскакивали на балкон, прислушиваясь к не знакомым еще звукам разрывов и очередей. Потом, было уже около трех, на экране снова появился Дом правительства… к нему подъезжают несколько «жигулей». Выходит Ардзинба с окружением… они уезжают.

— Коля… и что теперь?

Часа в четыре ударил крупнокалиберный пулемет в центре города. Я вышел в подъезд и в окно между пролетами смотрел, как по направлению к Дому правительства летят трассера. Подумал, что абхазы заняли там оборону и теперь в городе будет идти затяжной упорный бой.

По Дому правительства долбили несколько часов. Когда стемнело, стали видны неправдоподобно медленные раскаленные снаряды, казалось, их можно поймать рукой. Все стихло с наступлением ночи.

(Назавтра мы узнали, что никто никакой обороны не держал — это так победители праздновали свой триумф.)

Многого я не увидел тогда, в самом начале. И слава Богу.

Сидел дома — укрылся от войны за двумя замками и цепочкой и пытался, как мог, успокоить жену. Вот и не увидел, как под звуки пулеметных очередей на улице Мира солдаты правительственных войск Грузии и бойцы из «Мхедриони» разбивали витрины, тащили все съедобное и все спиртное. Как они подъезжали на БТРах, на обычных легковушках. Гордые, с дикими плоскими глазами. Как, энергично размахнувшись, били прикладами в стекло — оно со звоном раскалывалось и потом еще звенело, осыпаясь. Другие разносили витрины очередями… и подбадривали себя матерной руганью. А возле них — горожане. Чуть в стороне, где-нибудь напротив на углу, в подъезде наискосок. Еще утром — приличные обыватели. Последняя шелуха ожидания на их лицах. У многих уже с собой авоськи, тележки, спортивные сумки. Солдаты забирали бутылки и закуску, шумно уезжали. Только тогда ожидавшие выползали окончательно и подходили к магазину… и долго метались меж прилавками, собирая то, что оставалось им после солдат.