Денис Гуцко. - Без пути-следа

Но теперь, делая то, чего ни за что не пожелал делать тогда, Митя вовсе не злился, не испытывал возмущения. Наоборот. Он переживал странное чувство. Было похоже на то ублаготворенное состояние, с каким выходишь из магазина, купив наконец то, что мечтал купить давным-давно, да не хватало денег. Митя чувствовал себя приобщенным к важному делу. К делу, обещавшему много приятного. История с паспортом оборачивалась неожиданным успехом. Митя чувствовал себя принятым в клан.

«Так и надо, — говорил он себе, срывая листовку с коленопреклоненным полковником, целующим знамя. — Так и надо здесь, в России. Вон Япония живет себе кланами и неплохо живет. А если по-другому не получается?! И в Америке кланы. Да мало ли где! Про Италию и говорить нечего. И ничего тут нет позорного. Только так, только вступив в какой-нибудь клан, можно чего-то добиться. И какая разница, в какой именно клан. Главное — в качестве кого».

Людей во дворах было мало, но все же Митя старался не попадаться им на глаза. «Почему бы и нет? — мысленно возражал он на возможные упреки. — На войне как на войне». Размышляя то о клановом устройстве России, то о предстоящей работе хаускипером, Митя срывал наклеенные листовки и наклеивал свои. Листовки Бирюкова он сунул во внутренний карман, а в пакет складывал обрывки. Чтобы не мусорить. В сумерках он вымазывал руки в клее, ПВА стягивал подушечки пальцев и неприятно лохматился.

Постепенно он стал замечать, что листовки полковника сползают как-то подозрительно легко, целиком, как мокрая этикетка с бутылки. Но размышления о том, возможно ли, в принципе, другое эффективное устройство общества, кроме кланового, так захватили его, что он не придал этому значения. Он понял, что эти листовки только что наклеены, когда одна из них, оторвавшись, упала на джинсы и приклеилась. Митя выхватил платок, принялся вытирать клей. Тогда он вспомнил, что на трех последних щитах срывал одного лишь полковника?

— Ну, ч-че, урод, — послышалось сзади, — ч-че эт-ты тут? делаешь?

Митя обернулся. Возле дверей аптеки стоял военный, коротенький и худой, с миниатюрной птичьей головой под огромной фуражкой. На рукаве его смутно краснела повязка: патруль. Митя машинально скользнул взглядом по его погонам на плаще. «Прапорщик, что ли?» Было довольно темно, нервный мерцающий свет сочился из светового короба над аптекой. За прапорщиком, чуть поодаль, стояли трое солдат. Дембеля — определил Митя по их вальяжным позам и утопленным в карманах рукам. Дальше в переулке стоял «Уазик» с тускло горящими подфарниками.

— Н-ну! Отвечать!

Даже присматриваться было не нужно: прапорщик был очевиднейшим образом пьян. От неожиданности, оттого, что давным-давно никто из армейских не говорил с ним так, у Мити перехватило дыхание. Он попытался рассмотреть солдат, но те предпочитали оставаться в стороне и, похоже, не разделяли энтузиазма военачальника.

— Где ваш дистрофик вчерашний? А? Я-ааа, бля, спрашиваю. — Начиная фразу, он медленно поднимался на цыпочки, а последнее слово произнес, резко опустившись на каблуки. — Какого? ты тут делаешь? Где дистрофик? Седня крутого послали, да? Бесстрашного? Че ты? в рот набрал? Голову тебе отвинтить за эти дела, а? Голову отвинтить? Ну-ка, Сафонов, — бросил он через плечо внезапно тихим и спокойным голосом. — В машину его. Отвезем в укромное местечко, побеседуем.

Вроде бы все прапорщик делал правильно: матюкался четко, тон взвинчивал, как положено, не давая опомниться, привставал и падал на каблуки он тоже довольно впечатляюще. И все тщетно. Митя не ощутил ни испуга, ни злости, зато великое удивление объяло его. Тяжелое обезволивающее удивление — и та резкая досада, которую испытываешь, когда кто-нибудь уверенно выводит фальшивую ноту.

В каждом слове прапорщика звучала та невозможно фальшивая нота, что песком забивается в ухо и больно скребет мозг. «Ты это серьезно?» — чуть не спросил его Митя. И если бы сейчас его поставили у стены аптеки «Трифарма», закрашенной какими-то дворовыми граффити, и стали бы расстреливать под барабанный бой, то и тогда Митя не смог бы удивиться сильней, чем сейчас.

— Товарищ прапорщик, — позвал кто-то из солдат. — Да бросьте вы.

— Что-о-о-о?! — развернулся тот к солдатам, взметнув из-под каблуков веер камешков и пыли. — Машкин, Сафонов, вы слышали приказ?! В машину его!

Но солдаты не сдвинулись с места. Один из них недовольно отвернулся в сторону и сплюнул себе под ноги. От звука этого плевка, шлепнувшегося на асфальт, Митя будто пришел в себя.