Денис Гуцко. - Без пути-следа

Митя пристраивал на шее белый шарф, стараясь запихнуть поглубже под пальто, чтобы не так заметно, а она поправляла по-своему, вытаскивала его из-под воротника, расправляя пышно и щеголевато.

Он долго ехал в автобусе с переизбытком старушек, затевавших друг с другом разговоры, похожие на беседы бегущих рядом муравьев. Пьяный в стельку парень лет шестнадцати сидел на переднем сиденье. В руках он держал булку хлеба, книгу с грудастой теткой верхом на рогатом льве и пакетик с бурой сырой печенкой. Парень, не открывая глаз, мычал что-то сердитое, голова его моталась. Печенку и книгу он держал крепко, а хлеб падал — его поднимала какая-нибудь старушка, обдувала и подсовывала ему под локоть. Хлеб падал снова. Они решили, что лучше поручить кому-нибудь подержать булку хлеба и отдать, когда парень будет выходить. Хлеб взяла старушка, сидевшая рядом с ним. Тогда разговоры по всему автобусу прервались и начался общий разговор: рассуждали, где ему выходить. Слышали, как он спрашивал у водителя, доедет ли до Каменки. Спросили водителя. Водитель ничего ответить не смог. Ласково и терпеливо парню стали кричать в ухо: «Милок, где вставать будешь? Где вставать будешь, э-эй?» — «Да растолкайте его, проедет же». — «Растолкаешь тут, вон разоспался». — «Толкнить, толкнить крепше». Кто-то из-за Митиной спины все пытался принять участие в консилиуме, и в конце концов его просто гневно пихнули чем-то твердым, наверное, ручкой трости: «Вот ведь встал, как истукан!» Через остановку место возле старушки с тростью освободилось, Митя решил сесть. Она не пустила его. Кряхтя и сердито выглядывая из-под платка, она выползла в проход, загнала его к окну и села с краю. Теперь ничто не мешало ей позаботиться о пьяном. Она на всякий случай подперла парня тростью.

Митя вышел на своей остановке и потащился мимо кирпичного забора подстанции, машинально читая новые надписи. Спешить было некуда. Люсе он заранее сказал, что будет дома с Мариной. От Люси он получил дорогой одеколон и обещание весь вечер в «Аппарате» петь для него все, что он пожелает. Одеколон был тот же, что он купил себе в качестве подарка от Марины. Совпадение почему-то показалось ему плохим знаком.

Митя ждал вечера. Вечером он побрился, надел костюм и расположился в кресле. На диване напротив лежал телефон. На столике между диваном и креслом стояли бутылка все того же «мукузани» и два бокала. Должен был позвонить Ваня. Марина не говорит с ним по телефону. Все ограничивается стандартной формулой «мама передает тебе свои поздравления». Поэтому — два бокала. Чтобы добавить правдоподобия, Митя разлил вино по бокалам, посидел на диване, и на старой обивке остались складки и впадины — словно кто-то только что оттуда встал. Выпьет он только тогда, когда поговорит с Ваней. И это жиденькое поддельное вино, двумя одинаковыми пульками рдевшее в продолговатых бокалах, покажется совсем другим, настоящим.

В такие минуты он начинал вспоминать Левана. Как, ослепнув, тот сидел под старой шелковицей, караулил весну. Как говорил кому-то, кого память не сочла нужным запечатлеть: «Ласточки, знаешь ли, трава, вино. Крррасное, как кровь». Митя чувствовал, что каким-то образом два эти разделенные бездной момента, два ожидания, зачем-то теперь соединены. Гораздо прочнее, чем сегодняшний вечер соединен с завтрашним утром.

Ваня любил парки. Митя успел рассказать ему, что в детстве тоже любил парки. Это он успел. Интересно, в Осло есть приличные парки? Когда они с Ванечкой остались одни и переехали из общаги, у них появился свой парк — по дороге в Ванину школу. Получалось длиннее, чем напрямик через рынок, но Митя старался водить его в школу этим путем. Они выходили из дому заблаговременно. Уходили подальше от проезжей части и медленно шли по аллее. Ваня сходил с дорожки, забирался в гущу опавших листьев. «Шуршанем, пап?» Митя становился рядом, и они шли, раскидывая ногами шумную сухую листву. Хорошо, что Ваня ходит в школу через этот парк. Хорошо каждое утро встречать на своем пути большие деревья. Он тоже ходил в школу мимо больших деревьев, мимо чинар, у которых летом сквозь зелень не разглядеть верхушек. После ливня с них еще долго срывались одинокие крупные капли и стекал дурманящий лиственный запах. А осенью под чинарами выстилался густой рыжий ковер. Проходя мимо, можно было срывать со стволов темные коричневые корочки, похожие на те, что срываешь с болячки на колене или локте, не дождавшись, пока отвалится сама. Теперь рядом с ним шел его сын. Деревья другие. Но иногда случается тот самый дурманящий запах.