Денис Гуцко. - Без пути-следа

Автобус дотелепался до конечной и с отчаянным выдохом распахнул сразу все двери — выметайтесь. Места перед входом были заняты. На ее обычном месте стояла тетка с купальниками. Махнула ей, как доброй знакомой: иди сюда.

— С костюмом? — спросила она.

— С ним.

Тетка вздохнула и сказала:

— За полмиллиона отдашь?

Марина удивленно на нее посмотрела. Она просила уступить двести тысяч, немалые деньги. Редко кто из приценивавшихся пытался сбить больше, чем пять-десять тысяч. Тетка долго и азартно торговалась, позабыв про свои купальники, говорила, что с самой молодости мечтала иметь такой костюмчик. Даже училась вязать, но руки не из того места. Но Марина с чисто спортивным упрямством не уступала.

Они сошлись на шестистах тысячах, тетка вынула из-под юбки пачку, видимо, заранее подготовленную, и, пока Марина пересчитывала деньги, прикрыла ее от посторонних глаз. Это было совершенно нелишним. Помимо профессиональных карманников, которых все продавцы знали в лицо и которые занимались больше покупателями, на «толчке» промышляли и залетные любители, пьяные для храбрости, и самые страшные хищники на «толчке» — цыганки. Последние были особенно опасны. Поодаль от «толчка», в больших грязных иномарках, сидели увешанные золотом цыгане — охраняли своих. И даже крупные спортивные парни из вагончика с надписью «Администрация» не решались выставить их с рынка. Цыганки придумали простой и жестокий способ зарабатывать здесь деньги. Они стояли возле женского туалета, ожидая, пока туда кто-нибудь войдет, желательно в одиночестве. Если следом за посетительницей в туалет спешила следующая, ее останавливали и говорили, что все места в туалете заняты: видишь, сами стоим, ждем. В туалете женщину, приставив к шее нож, без церемоний обыскивали, отбирали деньги и золото и спокойно уходили, пока рыдающую жертву на выходе задерживала все та же группа прикрытия. Однажды Марина видела, как цыганки возле туалета с радостными криками и объятиями здоровались с другой цыганкой — наверное, давно не виденной общей знакомой. Перездоровались, затеялся разговор. По интонациям и жестам можно было легко догадаться, о чем они говорят. Как дела да чем занимаетесь? В клокотанье цыганской речи постоянно слышалось — громко и хвастливо — слово «рэкет». Рэкетом, мол, занимаемся. Новое дело. Прибыльное. Смотри, как все налажено.

После того, как Марина, немного ошалевшая от радости, пересчитала и спрятала деньги, тетка насела на нее с новым требованием:

— Купи у меня купальник. Тебе же нравятся. Уступлю тебе хорошо.

Удар застал Марину врасплох.

— Погоды еще будут долго. Может, выедешь куда. А на следующий сезон — страшно подумать, сколько они будут стоить! Вот этот вот тебе пошел бы или этот.

Марина смотрела на устроенную перед ее глазами карусель бретелек, чашечек, бикини — и снова думала запретное: как бы он смотрел на нее в этом купальнике, как улыбался бы, как они выглядели бы, шоколадные на желтом песке, как кто-нибудь поодаль говорил бы: «Какая красивая пара». Но она взяла себя в руки, резко попрощалась и пошла к остановке.

Она вспомнила, что никогда, даже когда у них с Митей все только расцветало, она не думала с таким наслаждением, как бы они смотрелись вместе, не чувствовала этого размаха перед полетом, только лишь представив себя возле него. С Митей все было иначе. Нет, она не выбирала его с холодной, как у Дзержинского, головой. Что-то заманчиво переливалось и мерцало в душе, Марина решила: да, оно — и пошла на эти огни. Но теперь вдруг такими жалкими и бледными казались те переливы. Да и где они?

Кристоф оценил бы ее вкус? Она обругала себя дурой, напомнила себе о сыне и прибавила шагу, будто пыталась оторваться от слежки.

— Хватит!

На повороте, остановившись перед проезжающим со звоном и лязганьем трамваем, Марина заметила, что за ней следят. Старая толстая цыганка с рынка подотстала, но две совсем еще маленькие, лет десяти, девочки стояли неподалеку, оглядываясь то на нее, то на догоняющую их с пыхтением старуху. Марина вспомнила, что ей предстоит спускаться в темный подземный переход, и по спине пробежали мурашки. Бежать? Но она вдруг подумала, что это может совершенно катастрофически сказаться на ее хлипкой обуви. Она свернула вправо, на оживленную улицу, и неожиданно для себя зашла в парикмахерскую.

— Проходите, пожалуйста, — пригласили ее. — Слушаем вас.

— Я бы постриглась, покороче, — сказала она, садясь в кресло. — И покрасила волосы.