Алеш Гучмазты - Матрона

Она попыталась встать, села на кровати.

— Лежи, лежи, — остановил ее Доме. — Тебе надо отдохнуть, прийти в себя.

Услышав их, в комнату вошел Уако. Он ничего не сказал, стесняясь выказывать себя при младших, но, глянув на него, Матрона поняла, что вставать ей не следует. Жена Доме подошла поближе к мужу, и вид у нее был такой, будто она боится за него. Такой же, как у квочки, встревожившейся за своих цыплят. По сжатым ее губам, по напряженному взгляду нетрудно было предположить, что она знает то, о чем остальные не догадываются. Женское чутье, никуда от него не денешься. Застыла и спрашивает себя в испуге: не вздумал ли здесь кто-то претендовать на ее мужа?

Матроне стало не по себе от ее взгляда, и она хотела было снова лечь, полежать, пока не улягутся срасти, но боясь перестараться и вызвать еще большие подозрения, поднялась, встала на ноги.

— В комнате душно, — сказала она. — Во дворе мне будет получше.

Все запротестовали, но заключительное слово осталось за женой Доме:

— Она права. Ей нужен свежий воздух… Ну-ка, помоги ей, Алла, придержи за руку.

Матрона неплохо знала женщин и сразу же поняла — жена Доме показала ей сейчас, кто в доме хозяин.

«О, чтоб я пала жертвой за вас! — взмолилась Матрона. — Чтоб все ваши болезни перешли ко мне! Ничего мне не надо, ничего не прошу, только согрейте меня теплом ваших рук. Душевным теплом согрейте, и ничего больше не нужно бедной моей голове»…

К вечеру, когда все убедились, что ей действительно стало лучше, Доме собрался уезжать. Девочки уложили вещи в машину, все было готово, но жена вдруг попросила его:

— Подожди немного. Я хочу зайти к Качмазовым. Венера нужна мне. По одному делу…

Холодный пот прошиб Матрону. Она-то понимала, зачем той понадобилась Венера. Нужно было как-то помешать этому, но она ничего не могла придумать.

Выручил ее Доме.

— В другой раз, — отмахнулся он. — Мы и так уже припозднились. Через два дня приедем, тогда и увидишься с ней.

Когда все уже сидели в машине, Доме сказал:

— Не болейте, не скучайте — через два дня мы будем здесь.

Вечером, поужинав, Матрона убрала со стола и подсела к Уако, приласкалась, будто они всю жизнь прожили вместе; стыд возраста, как барьер, стоял между ними, и она старалась преодолеть скованность мужа, зная, что мужчина всегда остается мужчиной, и какой бы он ни был старый, ему небезразлична женская ласка; знала она и другое — мужчина не в состоянии хранить тайну, если подольститься к нему, завлечь женскими хитростями. Не чувствуя подвоха, Уако, конечно же, принял все за чистую монету, забыл о своих годах и о том, что положено или не положено в его возрасте.

Вскружив ему голову и видя, что кровь его взбурлила, а тело обмякло, как тесто, Матрона как бы между прочим завела речь о Доме, спросила — он единственный у них, или были дети и кроме него? Распалившийся старик, испытывая нежданную приязнь к новой жене и желая продлить забытые ощущения, отозвался на ее вопрос с готовностью и доверием близкого человека.

— Ты не чужая в этом доме, — сказал он. — Нам жить вместе… С детьми, — добавил он. — Поэтому ты все должна знать.

Она смущенно опустила глаза:

— Буду знать, конечно… Все, что ты не скроешь от меня…

— В семье не должно быть тайн, — сказал он. — Никто ничего не будет от тебя скрывать.

Она скромненько молчала, ждала продолжения.

— Меня и мою покойную жену Бог обделил счастьем, — вздохнув, проговорил Уако. — Не было у нас детей. Покойница хотела уйти из дома, заставляла меня жениться на другой — не страдай, мол, из-за меня, не оставайся без потомства. Но я не мог этого сделать, пока она была жива, не хотел брать грех на душу.

Ему было трудно говорить о покойнице, он старался скрыть печаль, держаться спокойно, чтобы никак не задеть, не обидеть новую жену.

— Но благодаря Богу мы не остались без последыша…

— Бог подарил вам Доме?

— Нет, — покачал он головой, — Доме наш приемный сын.

Старик, по-видимому, начал жалеть, что речь зашла об этом, и говорил с явной неохотой.

— Наверное, вы взяли его у кого-то из многодетных родственников? — Матрона даже голос снизила, словно в тайну тайн посвященная.

— Нет, — ответил Уако, — я его нашел.

— Где? — Матрона забыла о своей игре, и этот вопрос словно сам собой вырвался из ее груди.

Уако ничего не заметил и так же спокойно, даже монотонно, продолжал:

— Зимой. Во время войны, — он помолчал, вспоминая, подумал: — В тот день мы с председателем колхоза отвезли в город подарки для фронтовиков, а когда возвращались, нашли его на дороге, в снегу. Он замерз…