— Моя кровь! — вспыхнуло в голове. — Моя плоть!
— Надо сходить на могилу бабушки, — решили за столом.
«Надо сходить на могилу бабушки, — повторила про себя Матрона и опечалилась: — А кто придет на мою могилу, если и живая я никому не нужна? А кто к тебе может прийти? — ответила она себе. — Может, ты думала, что обделив тебя при жизни заботой, люди спохватятся и возместят тебе недоданное на том свете? Будут толпами ходить на твою могилу и каждый день проливать над ней слезы? Эх, Матрона, Матрона, наверное, и среди мертвых, как в жизни, есть несчастные и счастливые. Ты никогда не думала об этом, но поверь, так оно и есть. Разве они там в одинаковых условиях, если одних, ну, не каждый день, но хотя бы раз в месяц поминают дети, а других забывают сразу же после похорон, и на сиротские могилы их никогда не капнет слеза, и стоят они, беспризорные, зарастают густым колючим бурьяном. Блаженны те, кого помнят потомки, блаженны матери, которых любят и после смерти… Но за что же мне такая доля? Почему я обделена всем, что есть хорошего на земле? Неужели и на том свете мне уготована такая же участь? О, будь же ты проклят, Всевышний! Ни на земле, ни на небе, ни между небом и землей не дал ты мне ни одного близкого, родного человека!»
— Матрона, ты пойдешь с нами на кладбище? — услышала она голос Доме.
— Как же не пойдет? Конечно, пусть идет с нами, — сказал Уако, ее муж.
Она оценила их учтивость, поняла и то, что они стараются приблизить ее к себе, принять в семью, но была во всем этом какая-то нарочитость, да и повод они нашли не самый лучший. «Зачем вы спрашиваете меня? И почему я должна идти на кладбище? Ктонибудь спросил — хочу я этого или нет? Вы сами все решили, не понимая даже, что унизили меня, совершили насилие. Хочу я или нет, я все равно должна идти, иначе вы подумаете, что я ни во что не ставлю вашу покойницу, а может, и проклинаю ее про себя. Но почему я должна ее проклинать? Что она сделала мне плохого? Пусть Бог даст ей лучшее место в раю, но и я ни в чем не виновата перед ней. Если я пойду с вами, вы каждым своим взглядом, каждым словом дадите мне понять, что самый дорогой для вас человек лежит здесь, под могильным камнем, и я окажусь лишней, и кто-то из вас подумает: „А этой что здесь нужно? Что она тут делает? Ишь, возомнила себя хозяйкой!“ Так зачем же вы зовете меня на кладбище? Хотите посвятить своей покойнице? Хотите привести меня к могиле и сказать: „Вот эту женщину мы посвящаем тебе. Пока она жива, будет работать в твоем доме, а когда умрет, станет прислуживать тебе на том свете“. Может быть, я ошибаюсь? Нет? Так знайте, Матрона не даст принести себя в жертву! Матрона жива лишь именем своего сына и, пока жива, должна молиться за него, только молитвой и должна жить»…
Она вдруг почувствовала — к ней вернулась прежняя ее непреклонность.
— Нет, — сказала она и, подумав, добавила, чтобы смягчить отказ, — неудобно перед людьми… Идите сами. А я присмотрю за овцами. Волков что-то много стало, глаз да глаз нужен за ними…
Она встала, пошла искать овец.
— Радуйся, Матрона! — ругала себя по пути. — Старалась выйти замуж — вот тебе и муж. Живи в достатке, с хорошей семьей. Чего еще желать? Богатый дом, здоровый муж, дружная семья. Тебе не надо заботиться о воспитании детей, не надо думать о куске хлеба — Бог подарил тебе счастье, вот и пользуйся, живи…
— Чтоб он рухнул с неба на землю! — прокляла она и Бога вместе с собой, и продолжила в ярости: — Кто я для них?! Служанка? Конечно, служанка, и никто больше! Иначе зачем, для чего они меня взяли? Может, о несчастной жизни моей узнали, пожалели, пустили к себе — приходи, мол, пригрейся на старости лет? Чего только не пришлось тебе испытать, пора и отдохнуть, наконец, пожить без забот и хлопот… Как бы не так, Матрона! Ты нужна, чтобы прислуживать им! Присматривать за их стариком, готовить ему, стирать, подметать. Да и скоту нужен уход, и в ukebs надо кому-то прибираться. И коров не оставишь: и подоить надо, и масло сбить, и сыр сделать. А кто все это должен делать? Догадайся, Матрона! Ты ведь ни о чем, кроме замужества не думала, так что расхлебывай теперь. Работай, Матрона, трудись!
Она вспомнила вдруг Доме и Аллу, и на душе стало легче.
— Нет, сердце меня не обманывает. Не может оно ошибиться… Кровь и плоть моя, кровь и плоть.
— Пасть бы мне жертвой за вас, не смотрите на меня так, будто я вам чужая…
Вечером, после домашних работ, семья вновь собралась за столом. Теперь Матрона чувствовала себя уверенней.
Читать дальше