Алеш Гучмазты - Матрона

К Уасилу подошел тринадцатилетний Чатри — тринадцать лет ему было тогда!

— Расскажи-ка, что было в той бумаге?

Чатри, побаиваясь, видно, Егната, осторожно глянул на него, потом на Уасила.

— Уасил меня послал, — заговорил несмело. — Принеси, мол, письмо того парня, Лаккоты, что написал про Джерджи. А дома у них сказали, что письмо не у них, забрали, мол, в райцентр. Ну, мы и поехали — их председатель колхоза взял меня с собой. В райцентре нам письмо не дали, а прочитали вслух.

— Ты запомнил, что там было написано? — спросил Уасил.

— Запомнил.

— Ну-ка, расскажи.

— Как, мол, поживаете, все ли живы-здоровы. Потом пишет, что и сам жив-здоров пока, ни разу не был ранен. Со мной, мол, воюют и земляки-осетины. Никто из них не погиб, кое-кто легко ранен. Правда, несколько дней назад пропал Джерджи из селения Саджил. И с ним еще трое русских. До этого, мол, сильный бой был, а потом нас отвели на это — как его? — переформирование, на отдых, на три дня. В это время Джерджи и пропал. И еще трое, я говорил уже. Один из этих троих, мол, кому-то говорил, что лучше сбежать или сдаться немцам в плен, чем гибнуть по-скотски. От Джерджи, мол, никто ничего такого не слышал. Все его хвалили. Только раз он сказал: какой, мол, счастливый будет тот, кто останется живой после этой войны. И никто теперь не знает, куда они могли подеваться. Больше там ничего не написано, — Чатри так волновался, что вспотел.

Потом вспомнил еще что-то и глянул на Уасила, спрашивая разрешения. Тот кивнул, и Чатри добавил:

— В райцентре сказали так: мы, мол, предупредили Егната, чтобы не трогал Матрону. Посмотрим, мол, какие еще вести будут о Джерджи, тогда и разберемся. Но Егнат пусть оставит Матрону в покое. Про случай с ребенком они ничего не знали.

— А тебе никто не сказал, чтобы не трогали Егната? — нарочито громко спросил Егнат.

— Никто, — ответил мальчик.

Уасил повернулся к Егнату:

— Ты что-нибудь еще знаешь про Джерджи?

— А этого не хватит?

— Хватит для того, чтобы не возводить напраслину на Джерджи. Но я хочу сказать другое. С Джерджи разберутся власти, они лучше нас знают, как им поступать в таких случаях. А ты поступишь почеловечески, если оставишь в покое ребенка. Спроси-ка у своих односельчан — понравилось им то, что ты сделал?

— Это не ребенок, а волчонок!

— Парень, — рассердился Уасил, — не настраивай все село против себя! Или тебе безразлично, что скажут люди?

— Что бы они ни сказали, моя отрезанная нога не вырастет снова! От ваших слов мой дом не наполнится моими детьми! Оставьте меня в покое! Раз вы защищаете врагов — вы не нужны мне, всем селом не нужны! Не хочу вас знать!

— Замолчи! — крикнул Гиго и тут же обмяк снова, опустил голову.

— Егнат, да паду я жертвой ради тебя, мы все хотим счастья нашему селу. И потому говорим тебе: если ты еще хоть раз посмеешь тронуть ребенка, мы отвернемся от тебя. Объявим тебе коды.1(1 Бойкот (осет.)).

— Коды? — удивленно произнес Егнат.

— Да! — ответил Уасил. — Как бы нам ни было тяжело, мы сделаем это. Не посмотрим даже на то, что ты пролил кровь за праведное дело. Мы не позволим тебе опозорить наше село.

— Коды? Мне? — снова спросил Егнат.

— Тебе.

Лицо Егната потемнело.

— Можете объявить мне коды! Хоть сейчас! Если я не достоин ничего другого — объявляйте коды! Если вы не люди — объявляйте коды! Возьмите нож и зарежьте меня! А врагов спрячьте себе под подол! Разве вас можно назвать односельчанами?! Пока я живой, пока моя единственная нога держит меня, я буду ненавидеть врагов! Не пожалею их, не надейтесь! Я еще порадуюсь радостью Ипполита!

Он забился, завыл, и разговаривать с ним стало невозможно.

— Боже мой, Боже! — заплакала его мать. — Да что же такого сделали мои дети, за что вы режете их одного за другим? Хоть одного, хоть калеку несчастного не трогайте!

Люди послушали, глянули друг на друга и стали понемногу расходиться.

Ушел и Уасил. Сказал напоследок:

— Вы слышали мое слово. Он должен оставить ребенка в покое.

Дня через три после этого — солнце еще было невысоко, и Матрона еще не закончила свои утренние дела — к ней забежала соседская девушка.

— Твой отец… — начала она с разбега.

Холодок пробежал по телу Матроны.

— Что с отцом?!

— Твой отец идет в сторону Егнатова дома.

Матрона бросилась к воротам. Отец, празднично одетый, неторопливо и спокойно шел по улице. Она увидела длинный черный кинжал на его поясе, и сердце ее заколотилось. Она помнила — отец не раз отправлялся в путь в своей белой черкеске, но кинжал пристегивал лишь в редких случаях.