Даниэла Стил - Награда

Хоть они ничего и не говорили дочери о завещании, она словно почувствовала причину визита адвоката и с тех пор вела себя как избалованная наследница огромного состояния. Как-то она даже заявила матери, что ждет не дождется, когда вырастет и станет здесь хозяйкой, чтобы уволить всех слуг, которые ей не нравились или смели противоречить. Полное отсутствие в дочери сострадания или сочувствия к окружающим шокировало. Гаэль презирала подобное отношение к людям, потому что оно противоречило всему, что она ценила, особенно скромности и доброте. Ни она сама, ни Роберт такое себе никогда не позволяли.

Заносчивая и избалованная, своей постоянной угрюмостью и недовольством Доминика напоминала Гаэль мать: та тоже никогда ничему не радовалась. Гаэль впервые с ужасом задумалась о том, как будет общаться с дочерью после того, как та вступит в наследство. Оставалось надеяться, что это случится не скоро.

Гаэль больше не возвращалась в модельный бизнес, о чем совершенно не жалела. После лекций по Ренессансу, куда ходила во время беременности, чтобы не умереть от скуки, она всерьез увлеклась историей искусства и теперь посещала соответствующие факультеты в Колумбийском и Нью-Йоркском университетах. Она понятия не имела, чем будет заниматься дальше, но наслаждалась каждой лекцией и расширяла знания об искусстве, и без того уже немалые. Сначала Гаэль подумывала защитить диссертацию, но потом решила, что достаточно степени бакалавра истории искусств от Барнард-колледжа и степени магистра от Нью-Йоркского университета, которыми очень гордилась.

Когда Доминике исполнилось шесть лет, Гаэль и Роберт полетели в Париж. Шел 1953 год, и шрамы войны были уже не столь очевидны. Для Гаэль эта встреча с родиной, несмотря на первоначальные сомнения и колебания, оказалась великолепной, и они прекрасно провели время. Как-то они ходили по Лувру, и Гаэль рассказывала мужу о картинах, причем в таких подробностях, о которых он даже не догадывался, хотя и сам неплохо разбирался в искусстве.

Роберт поглядывал на жену с восхищением и уважением, но она внезапно замолчала и, остановившись перед картиной, пристально в нее всмотрелась. Сомнений не было: это одно из тех полотен, что после оккупации она вернула в Лувр. Сразу возникли воспоминания…

— С этой картиной связано что-то личное? — участливо спросил Роберт.

Гаэль покачала головой.

Она не рассказывала ему подробностей этой истории, но теперь вдруг почувствовала, что настало время. В общих чертах ему было известно о картинах, а вот об их дальнейшей судьбе — нет.

— К моменту ухода оккупантов у меня в сарае хранилось сорок девять полотен, и я упаковала их в чемодан, закрыла дом и отправилась в Париж. В Лувре не сразу поверили, что это оригиналы, даже приняли меня за мошенницу, но эксперт подтвердил их подлинность. Именно та женщина-хранительница, которая их приняла, и дала мне адрес Дома Лелонга, где я и получила свою первую работу.

Теперь все это лишь воспоминания. Прошли годы, ей уже двадцать восемь, она замужем семь лет.

Роберта удивила лаконичность, с которой Гаэль поведала о, по его мнению, национальном подвиге: с риском для жизни спрятать, а потом еще и везти самой, без охраны, сорок девять бесценных шедевров французского искусства.

— Это же должно быть официально признано! — воскликнул он. — Тебя хотя бы поблагодарили?

— Нет. Кто я для них? Девчонка, провинциальное ничтожество… — вздохнула Гаэль.

Роберт слышал от нее эту историю по пути в Санкт-Мориц, но сейчас видел, что ей по-прежнему больно вспоминать о военных годах.

— Почему ты никому не рассказала правду?

— Мне бы не поверили, — коротко ответила Гаэль. — Я просто вернула картины, и на этом конец. Лувр даже не подумал потом связаться со мной, хотя я оставила им адрес.

Следующие два часа они бродили по галереям Лувра в поисках других картин. Нашли еще четыре, и она улыбалась при виде каждой, словно встретила старых друзей. Роберт вдруг понял, что Гаэль даже сейчас, после многих лет брака, оставалась для него тайной… Она всегда была очень скрытной и скромной, не любила хвалиться или говорить о своих заслугах.

— Какие еще истории ты от меня утаила? — спросил он, когда они после Лувра зашли в ближайшее кафе выпить по бокалу вина.

Гаэль так много не рассказала ему — умолчала о большей части своей жизни во время войны. Она не чувствовала себя готовой к откровенности, пока после глотка вина не успокоилась.