Мария Арбатова - Дегустация Индии

При каждом удобном случае он подсвечивает кусок стены фонариком, и в утопленной в темноте красоте сквозь стену идет молочный луч, в котором играют драгоценные камни.

Архитекторы не рассчитывали на толпы посетителей и строили мавзолей с акустическим фокусом, в котором всхлипы и вздохи у гроба взлетали бы и множились у макушки купола. Вопли гидов и перешептывания туристов превращаются внутри Тадж Махала в такой грохот, словно за стеной сражаются пехота, конница, артиллерия и боевые слоны.

Сначала неосознанно ищешь источник звука, потом, потрясенно найдя, умолкаешь, но от этого не становится тише. Духота при этом такая, что легко впасть в мистический транс от кислородного голодания. Все вяло кивают экскурсоводам и обмахиваются чем попало. Неутомимы только дети, у которых возле саркофага происходит то ли бросание, то ли доставание монеток...

Выйдя на улицу, на которой еще жарче, все туристическое женское население, поднимая голову к парящим куполам и покрытым ажурной резьбой минаретам, говорит или думает на всех языках мира одну и ту же завистливую фразу: «Во как некоторые своих баб любят!»

Снова попав в раскаленную духовку дня, мы завернули за спину мавзолея, отбрасывающую тень, и дружно разлеглись на мраморе комнатной температуры, уже ни секунды не думая о насыщающей ее микрофлоре. Все, кроме Ранжаны и профессора Кумара, судя по внешнему виду, были близки к тепловому удару.

Но это вам не Запад с его тентами, автоматами с прохладной водой и кондишенами. Здесь перегревшийся человек может только довольствоваться созерцанием пересохшего русла Ямуны. Да и выглядит он так же глупо, как индиец в России, жалующийся на ежегодное выпадение снега.

Мы лежали на мраморе усыпальницы – в Индии это никого не озадачивает, люди там все время сидят и лежат на земле, – а Ранжана пыталась нас мобилизовать словами о том, что рано стемнеет и мы не осмотрим брошенный город Акбара. Но информация уже плохо оседала на расплавленных мозгах.

У Ранжаны ушло почти полчаса на то, чтобы практически соскрести компанию русских литераторов с пола великой усыпальницы и заставить их снова под палящим солнцем идти километр до первых ворот. У ворот можно было сесть в тени, наблюдая, как истерически фотографируются туристы на фоне удалившегося величественного, божественного, сияющего, легкого, совершенного, воздушного, подобного сновидению, когда б не такая жара, мавзолея.

Особым смаком здесь считалось сняться на каменной скамейке на фоне усыпальницы полулежа, как принцесса Диана. Чтоб не обидеть компанию, я тоже сдала деньги на общую фотку, хотя не вижу ничего вульгарнее съемок возле памятников культуры. В этом есть что-то от надписи: «Здесь был Вася». Или от сайтов знакомств, где бритый пузанчик, снятый на фоне Акрополя, пишет в анкете: «Секс на один-два раза. Готов стать спонсором. Любимая книжка – чековая».

Позже я узнала, что ворота имеют три кастовых входа: для гостей, императорской семьи и служащих. И что в стенах внутреннего двора 288 комнат, где туристы размещались аж сто пятьдесят лет назад. Что по саду бегают обезьяны, попугаи и бурундуки. Но, ясное дело, не в такую погоду...

С изменением освещения Тадж Махал меняет цвет, и лучше всего он в полнолуние, когда становится жемчужным. Особые эстеты приезжают сюда в солнечное затмение. В Индии тема затмения одета в чудный миф о Демоне Раху, отведавшем нектар бессмертия. Солнце и Луна пожаловались на него верховным богам, и Раху отрезали голову. После этого тело Раху умерло, а голова осталась бессмертной и теперь периодически мстит доносчикам, Солнцу и Луне.

Когда Раху глотает кого-то из них, в Индии рекомендуется жестоко поститься и молиться. Если беременная выйдет во время затмения на улицу, малыш родится слепым или с заячьей губой. А человек, схвативший в это время нож, топор и пистолет, может нечаянно убить себя.

– Шумит, ты был в Тадж Махале? – спрашиваю я.

– Я перед этим был в Гималаях, в городах Кулу и Манали. И был настолько тогда потрясен этим, что Тадж Махал не произвел особого впечатления...

– Совсем? – не верю я.

– Пафос обесценивает даже вечные ценности. Индийца к окончанию школы так достают театральными постановками о последних днях императора Шах Джахана, что до того, как туда попадаешь, кажется, что уже провел жизнь в Тадж Махале, и физическое присутствие не добавляет впечатлений... Разве что вспоминаешь слова Рабиндраната Тагора: «Тадж Махал – это слеза на щеке времени...»