Тёрё Гэнка: Два флага над островом

Слушая эти прощальные речи, Сатико ощущала в сердце страшную пустоту.

Уже. после его отъезда до Сатико дошли слухи, что его отправили домой за мошенничество: он сбывал налево какие-то военные товары.

Через несколько месяцев Сатико родила мальчика. Сына назвала Акира; сейчас ему уже было девять месяцев.

– Сатико, тебя тоже уволили?

Кацуко решила сменить тему, заметив, что разговор о Джони больно задел Сатико.

– Да, в марте этого года. После твоего ухода они уволили из клуба еще сто человек. Американцы ужас что творят. Как только что не так, сразу гонят с работы. Лучше бы эти американцы убирались с Окинавы. Просто зло берет, – с жаром выпалила Сатико.

– Выходит, меня вовремя выгнали. Ведь я тогда была на восьмом месяце. Все равно ночная работа – только для здоровья вред, – уклончиво сказала Кацуко. Она сделала вид, будто ее не интересует этот вопрос – пребывание американской армии на Окинаве. – Сатико, а ты работаешь?

– Конечно, у меня ведь нет мужа, который бы меня кормил. Как перестала получать пособие по безработице, так и пошла работать. Ты не слышала, нет ли где хорошего местечка?

Сатико промолчала о том, где она теперь служит, а между тем то заведение хорошо было видно оттуда, где они стояли. Неделю назад Сатико поступила на работу в турецкие бани, на главной улице, почти рядом с автобусной остановкой. Она давно не виделась с Кацуко, но даже ей, близкой подруге, она не могла сказать правды.

Темы для разговора иссякли, и Сатико посмотрела туда, откуда должен был подойти автобус. На счастье, он как раз подруливал к остановке.

– Ну, я поехала. Береги себя. Пусть у тебя родится крепкий малыш. – Попрощавшись с Кацуко, Сатико побежала к автобусу.

На обеденном столе ужин на троих – рис с бульоном, капуста, приправа из соевого творога. Еще нет и шести вечера, но из-за Сатико, которая торопится на работу, все ужинают раньше обычного.

За столом – бабушка Набэ, мать и Сатико. Если прибавить сынишку Сатико, который лежит на животе возле матери и играет только что купленным игрушечным медвежонком, то здесь все четыре поколения. Младший брат Сатико – Такэси – работает в авторемонтных мастерских Одзины, приходит домой поздно и в последнее время почти не встречается с Сатико за ужином.

Дед умер перед войной. Он был крепкого телосложения, и во время «маньчжурского инцидента» его забрали в армию и отправили в Маньчжурию, а за год до окончания военных действий на Окинаве он скоропостижно скончался от столбняка. Кроме дочери Хидэ, у них был еще сын, но он умер во время войны от истощения. И у Набэ осталась одна Хидэ.

В 1950 году Хидэ вышла замуж за рабочего-филиппинца, приехавшего, как и многие его соотечественники, обслуживать американскую армию; родила Сатико и Такэси. Но через несколько лет волна вольнонаемников схлынула, словно отлив, и муж со своими земляками уплыл на родину, вернулся на Филиппины, бросив жену и детей: А теперь Сатико, влюбившись в американца, родила сына, но отец уехал в Америку еще до его рождения.

Три поколения женщин с несчастной судьбой…

– Сатико – молодуха, на этой работе должна держать ухо востро. – Набэ едва за шестьдесят, но жизнь никогда не баловала ее – она и выглядит и говорит совсем как старуха. – Зашла я тут как-то в гостиницу, что на улице Гоя. Вот ужас-то! Одни американцы. Страшное место.

С тех пор как Сатико стала ходить по вечерам на работу, Набэ только и твердит об этом – словно сам дьявол собирается похитить Сатико.

Сидевшая рядом Хидэ молча слушала эти речи. Ей сорок три – в ее возрасте люди обычно работают, – однако три года назад Хидэ слегла: сдало сердце, она совсем ослабела и работать уже не может. Хидэ не очень-то верила россказням Сатико о том, что она якобы работает ночной дежурной в гостинице, и подозревала худшее, однако ей не оставалось ничего другого, кроме как заглушить тревогу и во всем положиться на Сатико.

– Бабушке у нас нечего делать, вот она и беспокоится. Все в порядке. Там даже в полночь светло как днем. К тому же я совсем не боюсь этих американцев.

Сатико, как всегда, нашлась что ответить. Посадив мальчика на колени, она принялась ворковать над ним:

– Если и ты будешь, как бабушка, все время за всех беспокоиться, скоро состаришься. Аки-тян, хочешь есть? Сейчас мама даст тебе молочка.

Сатико взяла бутылочку и весело рассмеялась, видя, как Акира, словно отвечая ей, замахал ручонками, радостно загукал и заулыбался. Глазенки у него были совсем как у Сатико – черные-пречерные, а носик и рот как у Джони. В малыше текла кровь японки, филиппинца и американца.