Григорий Бакланов - Нездешний

— Сплю. Всё. Утром встретимся в бассейне. Сплю.

Информация сказала обиженным голосом Милы:

— Да ну его. Пусть спит… Он вообще какой-то… трепетный очень.

Они еще постояли, посовещались, подергали дверь. Ушли. Только тогда она перевела дух. Кинула ему пачку сигарет, быстро стала одеваться, шепнув:

— Не смотри!

Он щелкнул зажигалкой, затянулся пару раз глубоко. И — тоже шепотом:

— В джинсовой куртке, в шкафу — деньги в кармане. Сама возьми.

Одетая она подошла к нему:

— Зачем обижаешь? А то не приду больше.

И, наклонясь, мягкими губами нежно, будто мать на сон грядущий, поцеловала в щеку. И рукой стерла свой поцелуй. Свет из коридора на миг полоснул по стене, дверь закрылась бесшумно.

Рано утром, все еще спали, Паша спустился в ресторан. Уже стояла за тумбочкой-конторкой дежурная: белая кофточка, черный бантик-шнурок под горлом. Столы, накрытые белыми скатертями с расставленными на них приборами, были еще пусты. Набрав закусок на тарелку, Паша сел к столу, и сразу подошла белая царевна с кофейником в руке:

— Вам чай? Кофе? Можно заказать горячий омлет. С грибами. С беконом. С сыром.

— Кофе. И — покрепче.

Она налила в чашку, подвинула сливки, поставила кофейник. Ах, как хорошо пахло кофе. Он отхлебнул.

В ресторане в этот час был только он, да еще за одним столиком женщина в возрасте, как ему показалось по виду и обращению, не мать, а скорей всего — нянька, пока молодые господа спали, она кормила с ложечки младенца, тот, повязанный белым нагрудником, сидел в высоком стуле. Но уже вышла к арфе арфистка. В ресторане было прохладно и еще прохладней от вида синего снега за стеклянными стенами. Но арфистка в длинном платье была с голыми плечами, белые пальцы ее ласкали струны, будто плескалась тихо вода в фонтане.

Паша поел наспех, поднялся в номер, захватив сумку, подошел внизу к администратору расплатиться, сдал ключ. Она проверила по компьютеру:

— Все оплачено. За два дня. А вы уже уезжаете?

— Да, дела… Я там брал в баре сигареты вот эти, бутылку воды… Вроде бы больше ничего.

Он расплатился, с сумкой в руке вышел наружу. Поздно проснувшееся, встало за деревьями ледяное красное солнце, оно слепило на ветру до слез. И как раз когда он стоял в раздумье, как выбраться отсюда, подъехала черная машина. BMW. Оттуда вылез строгий господин в золотых очках и вся в мехах дама. Шофер нес за ними чемоданы.

У первого шлагбаума похаживали двое охранников, поигрывали полосатыми жезлами-дубинками в руках. Оба — в летных меховых куртках. Паша решил ждать за поворотом. Стоял, грел уши ладонью. И не ошибся, показалась машина, та самая, в ней — только шофер за рулем. Паша поднял руку.

Здесь, на юге, была уже весна. Но деревья стояли еще голые. И под ними в крошечном лесочке на палой листве сбились жители села с детишками, с пожитками, какие смогли унести и увезти, со скотиной, она мычала, голодная. Стояли и смотрели, как уничтожается их село. Били танки прямой наводкой из длинных стволов, устремлялись сверху вертолеты, от них отрывались огненные ракеты, и взлетали, взлетали на воздух дома. А они стояли и смотрели, все еще на что-то надеялись.

Это чеченское село взято было без боя: вышли к командованию старики в высоких шапках, пообещали, мол, сами выгонят боевиков, те уйдут мирно. И правда, ушли.

Бои гремели в горах, а здесь жгли уже ботву на огородах, сгребали и жгли прошлогоднюю ботву, готовя землю под новый урожай, и горький дым стлался в сыром весеннем воздухе. В селе осталась только военная комендатура и милиционеры. Но в одну из ночей вошел в село полевой командир, известный еще с прошлой войны, с ним — триста боевиков. А кто говорил — двести, кто — четыреста. И вот уже не первый день шли бои.

Чеченец, бежавший оттуда, рассказывал, что захваченных милиционеров и солдат, совсем молодых ребят, резали, как скот. "Как скот резали!" — повторял он, а односельчане, стоявшие в лесу, смотрели на него косо. Чеченец был дерганый, какой-то вертлявый и — на одной ноге. Другая нога ремнями привязана к деревяшке, он в нее упирался коленом, подогнув обрубок. Он говорил, что двоих солдат прятал у себя на чердаке, но Паша ему не верил. Вот интересно, где он эту ногу потерял?

И — когда? И оператору сказал не снимать его, хотя это мог быть выигрышный сюжет.

А всё, как всегда, — случай. Они вдвоем с оператором должны были ехать сюда на броне, но в последний момент их тормознули, в сущности, из-за пустяка. Не отозвали бы их, лежать бы им тоже в кювете. Он после видел этот БМП, опрокинутый взрывом, сгоревший. Вот к чему Паша привыкнуть не мог: только что был человек и — нету… Он еще поговорил с механиком-водителем перед дорогой. Хороший парень.