Григорий Бакланов - Нездешний

Девица в телячьей шубе тем временем подала влажную теплую ладонь:

— Мила.

Резкий запах ее духов он чувствовал на своей ладони, когда спешно, под руководством Олега собирал сумку в дорогу.

— У тебя что, желтого галстука нет? Как же быть? Там купим? Впрочем… — Олег на миг озадачился. — Бабы в длинных вечерних платьях, мы с Генкой — в строгих, как бы черных костюмах… Нас ждут, ты ж понимаешь, в ярких пиджаках, а мы удивим: в строгих черных костюмах. А ты — в джинсах и свитере. Гениально! Ты оттуда, ты еще весь там.

А из комнаты, где они играли в шахматы, — голос Милы, детский, но с хрипотцой:

— Мальчик, ты в каком классе?

— Ни в каком.

— Ты не учишься? Что же ты делаешь?

— Газетами торгую. У светофора. Миллионером буду.

— Ах, обманщик! Ах, шалунишка!

— Руку! — рявкнул Димка.

Молодец. Потянулась, наверное, потрепать его по волосам.

— Учти, девка отвязанная, — Олег снизил голос. — Завалимся туда, оттянемся по полной программе.

— А у Генки опять новая? — спросил Паша. — Скажи хоть, как зовут?

— Зовут? Зовут, зовут, зовут… Дина!

— Дина была, когда меня еще осенью отправляли.

— Да? Ну, значит — Зина, — Олег хохотнул. — А я ее по старой памяти Диной зову.

Откликается.

Вот чего Паша не мог понять: Генка — урод, цирковой клоун таким себя не нарисует.

И ток-шоу его — для дебилов. Но — успех, девки западают на него. Вчера на лотке у метро видел в глянцевом журнале: горнолыжники. Среди них Генка с подругой, с этой самой: Диной? Зиной? Написано было: с подругой. Успел уже свозить ее в Австрийские Альпы. Горы, солнце, небо, снег слепящий. Яркие на снегу костюмы, очки в пол-лица. Он было хотел купить этот журнал, и продавец заметил: "Самый свежий номер. Только что получили". Но сопоставил, посмотрел, когда подписан в печать. Примерно в это время наши десантники попали в засаду в горах: туман был сильный. Они лежали мертвые на снегу, а единственный уцелевший, раненый, взятый в плен, ковылял среди трупов и что-то говорил. С чеченцами был французский оператор, он подробно снял все.

— Ну, понеслись! — Олег подхватил его сумку.

В дверях, обернувшись, видел Димкин взгляд. Димка что-то ворчал. Он ворчал: "Какие крутые! Три минуты варились, уже — крутые!..". Но Паша этого не слышал.

По шоссе мчались двумя машинами: впереди — Генка на новой «volvo», цвет металлик, следом — они четверо: Олег с Галкой, а на заднем сидении Мила и он. Мила курила, пепел сигареты стряхивала в коробочку, свернутую из бумаги.

— О тебе легенды ходят, — Галка обернулась к ним меж двух кресел, лицо загорелое зимой. Вот правда: не родись красивой, а родись счастливой. Олега вся страна знает, рейтинг у его музыкальной программы стабильно высокий, и сам парень видный, морда симпатичная, девки по нему сохнут от Москвы до самых до окраин.

Вот, думают, у кого жена красавица. А Галка… Нет, когда привыкнешь к ней — вполне ничего, глаза, например. А уж умна, как бес, держит его в горсти: "Галочка, Галочка…". А у Галочки нос смотрит в рот. Это в Болгарии, на Золотых песках, был он там однажды, все поражался: мужчины — красавцы, женщины — глядеть не на что. Откуда тогда такие красавцы берутся?

— Рассказывают, ты там в атаку всех повел за собой.

— С чем бы это интересно, Галочка, я бы в атаку ходил, например? Журналистам вообще оружие не полагается.

— Скромничает, скромничает, — бормотнул Олег, одновременно резко сигналя, не давая черной «волге» вклиниться между ними и Генкой, — скромность, Паша, самый первый шаг в безвестность. Сам себя не похвалишь, как оплеванный сидишь.

Это поучение Паша слышал от него не раз.

— Мы, Галочка, при начальстве состоим. Начальство врет, и мы вам врем. Это две разные войны: для солдат и для тех, кто про войну рассказывает.

— Не прибедняйся. Мы еще устроим вечер воспоминаний, напряжем его. Правда, Мила, напряжем? — Олег в зеркало заднего вида подмигнул.

— Элементарно, — приопустив стекло, Мила выбросила окурок сигареты, ветром смахнуло его.

На виражах валило их друг к другу, он чувствовал ее бедро, сильную ее ногу. И взгляд Галкин недоуменный, поощряющий ловил. Что-то надо было хотя бы сказать, но ему как наступили на язык. Она сама взяла вожжи в руки:

— Представляю, какой вы там испытали неуют.

Голос из души в душу. Дура ты, прости господи: неуют. Казалось, он уже весь пропах ее духами.

— Да нет, ничего. Вши только одолели.

Она сделала испуганные глаза. Но тут же и расхохоталась веселой шутке. Он не на нее, он на себя злился. А чего ехал? Он знал, чего и почему. Они все — на ты, все вроде бы — одна компашка. Но это — внешне, каждый знает свое место. Олег — один из… А таких, как он, набрать можно, свистни только. Но позвали как равного. Нечто загородное, пятизвездочное, туда раньше одних иностранцев возили.