Павел Пепперштейн - Предатель ада [сборник]

Джош : Hi, baby. What you do here alone? Waiting for somebody?

Джош садится на корточки напротив девочки. Его морщинистая лысая голова оказывается на одном уровне с ее лицом.

Джош : Why you play with this shit? — касается пальцем куклы Барби. — Listen to me, baby. I want to talk to you about something seriously, can I? Age to age, century to century girls like you were playing with dolls which had a form of a babies, little babies, you know, babies in the age when they suck milk, do you understand what I’m talking about? The girls… they were playing with these toys for to prepare themselves to become mothers, get what I mean? Can you get it? And now? What you see now? You play with the toy which has form of an adult girl in the, so called, reproductive age. Do you know what they mean, when they say reproductive age? They mean age when she (or he) is able to make sex, yeah! But sex can have a spiritual reason, not only physical, get what I mean? Wish an example? For example: you stand here alone waiting for somebody in front of the door to the bathroom, waiting for your father, or mother, or sister, or brother, or for some other relatives, I don’t care for whom you are waiting for! But you are fucking waiting! You wait and wait, stand and stand. And what kind of activity you provide meanwhile? You bite it with your little teeth, with your little, little teeth shinning like a little pearl. You bite the blond hair of this infernal beauty, you suck this hair, and the poison of our bloody days, the juice of contemporary lie and zombification is entering your body. Can you feel it, kid? I would not consider what you do the lesbian sex, but I’m not sure that you will be a good mother after that. What you think, darling, tell me?

Девочка молчит, продолжая сосать волосы Барби и глядя в упор в лицо Джоша.

Джош : Where is your dad?

Девочка : My Dad is dead.

Джош : Do you want to be a mother, girl?

Девочка неподвижно смотрит на Джоша.

Джош : Do you dream to be a mother? Do you want to born a child ones?

В зрачках японской девочки появляются два атомных взрыва, после этого глаза ее начинают излучать мертвенное сияние.

Выставка Казимира Малевича, Государственная Третьяковская галерея, Москва, 1929 год. Двое красноармейцев смотрят на картину Малевича «Черный квадрат». Первый красноармеец постарше, загорелый, голова брита наголо. Второй — светловолосый, деревенского вида парень.

Первый красноармеец произносит серьезно, вдумчиво, с оттенком просветленного страдания:

— Все жертвы, которые принес наш класс во имя борьбы против древнего гнета беспощадных хозяев жизни, все загубленные души бедняков, внезапно осмелившихся встать в полный рост, хотя каждый из них знал, что наградой за их отвагу будет смерть… Да, все жертвы, все жертвы… Но не только жертвы! Но также тайные мечтания, детские сны, увиденные в те ночи, которые наши внуки назовут святыми ночами… Но не только это, не только это, Захар, но и все крики и стоны любви, все знойное движение физической энергии, вращающейся между телами мужчин и женщин, все движение пола, все поцелуи в южных садах, и даже звук граммофонной пластинки, звук-попутчик, помогающий трудящимся обретать любовь и сон… Пусть этот звук подлежит искоренению, как носитель буржуазного стона, но порой он доносит лишь эхо этого буржуазного стона, потому что соловьи свободной социалистической России, звенящие в колхозных садах, наполняют эхо буржуазного стона новым и живым содержанием — нежностью труда! Но не только это. Не только революционный и военный подвиг, не только страсть и влечение плоти, но и индустриальный размах, металлургия, электрификация, машиностроение — все это в своей совокупности, все это — ничто. Об этом говорит нам голос партии, звучащий в этой картине.

В конце коридора видна узорчатая стеклянная дверь, за которой большая комната без потолка, куда стеной падает проливной дождь. Гитлер входит в эту комнату. Это кабинет с гигантским письменным столом. Дождь потоками льется по стенам, по обоям, статуям и картинам, растекается по полу, по огромной поверхности письменного стола. Гитлер садится в высокое черное кресло. Перед ним на стене огромная картина Арнольда Беклина в массивной раме. На картине буйно резвятся в пенных волнах божества моря — тритоны, нереиды и русалки.

Гитлер сидит неподвижно, омываемый струями дождя. Гитлер открывает ящик письменного стола, достает оттуда ампулу с ядом. Вскрывает ампулу и глотает яд. Далее следует сцена долгой и нескончаемой агонии Гитлера, агонии чрезвычайно пышной и многообразной, включающей в себя судорожно оторванную от кителя пуговицу, падение лицом на стол, выворачивание всего тела в кресле винтообразно, медленное сползание на пол, конвульсивные вздрагивания в лужах растекающейся по паркету дождевой воды, агональное проползание в угол кабинета, быстрое перебирание ногами в очень начищенных ботинках, попытка залезть на стену. Иногда кажется, что Гитлер наконец умер и замер в потоках дождевой воды, но через некоторое время конвульсивные движения возобновляются. В конце концов Гитлер окончательно замирает в потоках дождя. Агония завершилась, он мертв. Искусство — это поражение. Поражение — это искусство.