Павел Пепперштейн - Предатель ада [сборник]

Фильм завершается разговором двух членов советского руководства — оба то ли с похмелья, то ли на отходняке. Они пьют пиво на задворках Белого Дома, устало закусывая сморщенными маслинами. Это «хиппи» и «боксер».

— Сегодня я приказал расстрелять этого мудака агронома, — хмуро говорит «боксер». — Он совершил преступление. Американцы нас обманули. Бросили одних в этом аду.

— И что, его расстреляли?

— Он в бегах. Пока не нашли. Ищут.

— И по какой статье он будет расстрелян?

— В нашей стране смертью карается лишь одно преступление — измена Родине.

Лесли и Тэрри, два сложной формы чрезвычайно подвижных существа, способных становиться одним существом, так что впредь их, видимо, имеет смысл именовать Леслитэрри или, более официально, Койнтлеймом, — итак, Леслитэрри Койнтлеймом со смехом настраивают «видоискатель» Монгольского Окошка на того, кто в бегах.

Беглец в этот момент проходит окраиной фабричного предместья. За ним мелькают заборы, сторожки, проходная какого-то завода.

Из глубин рая они смотрят на этого «некто», на эту воплощенную неказистость с бесконечным обожанием, с бесконечной благодарностью.

— ЕГО СЛЕДУЕТ НАГРАДИТЬ, — «говорит» Тэрри.

— ЭТО, НАДО ПОЛАГАТЬ, ДЕЛО БУДУЩЕГО, — «отвечает» Койн.

Как я уже сказал, этот фильм ничем не отличается от множества фильмов того же жанра. Сюжетная пружина раскручивается по правилам: здесь есть и подобие детективной интриги, и политическая и научно-техническая версия будущего, а также история любви, причем возлюбленные (в соответствии с каноном) принадлежат к враждебным кланам Монтекки и Капулетти: к кланам пацифизма и милитаризма. А их любовь обеспечивает желанное единство противоположностей — войну без войны. Впрочем, есть смещения — в первую очередь, налицо путаница, связанная с харизматическими ролями Спасителя и Изменника. Как сказано в Книге Творения, один из ангелов предал Бога и Небеса и стал хозяином ада. Когда-нибудь, согласно логике симметрий, порожденный адом (или земной Юдолью страданий, что, возможно, одно и то же) должен совершить обратное предательство — переметнуться на сторону рая, стать предателем ада.

В тот август в Коктебеле я кроме «Предателя ада» видел лишь еще один фильм — он шел не за закрытыми веками, а в упомянутом кинотеатре «Луч» (сооружение, напоминающее античный храм на горе, — без крыши, с деревянными скамейками внутри). Это был китайский фильм «Приказ императора» — исторически-приключенческая лента, окрашенная в тона глубокого пессимизма. В этом фильме имелась такая сцена: армия (дело происходило, кажется, в XVII веке, в период междоусобиц) врывается в даосский монастырь. Монахи дают отпор солдатам, демонстрируя боевые искусства. Внезапно появляется величественный старец-даос в белоснежном одеянии с длинной седой бородой. Он мгновенно вступает в бой с толпами солдат, являя чудеса боевого мастерства: совершает гигантские прыжки, повисает в воздухе, ударом пятки убивает отряды врагов, взмахом мизинца превращает неприятельские войска в кашу раздробленных тел. Захватчикам, видимо, пришел конец — кажется, их ничто не спасет. Неожиданно один из солдат — жирный увалень с трусливыми глазками — грузно подбегает сзади к великолепному старцу и убивает его ударом пики в затылок. После этого солдаты уничтожают монастырь. Эта китайская шутка чем-то напомнила мне эпизод с агрономом.

Странно, что «Приказ императора», цепь образов тусклых и призрачных, является реальностью — этот фильм может посмотреть любой. И сам я при желании смогу посмотреть его еще раз. Но «Предатель ада» с его сочными красками и головокружительными эффектами — его никто не сможет посмотреть. И я не смогу. Даже если Голливуд бросит себя к моим ногам и сказочная фабрика грез станет работать на удовлетворение моих капризов, все равно я не найду нужных мне актеров, и усилия аниматоров меня не удовлетворят. Да и сам я, как сказано у Борхеса в «Алефе», «постепенно утрачиваю бесценные черты Беатрис», то есть постепенно забываю «Предателя». Остается удивление, что это произведение — массово-развлекательное по всем признакам — возникло для единственного зрителя и только для одного просмотра.

Не совсем понимаю, зачем я все это так старательно записал. Наверное, мною руководило смутное чувство, что этот несуществующий фильм и эта запись когда-нибудь принесут мне деньги. Это беспочвенное предчувствие до сих пор меня не покинуло.