Она не знала, каким образом развить в разговоре подобную тему, хотя ей бы этого хотелось.. Взамен она спросила, чтобы уйти от скользкой почвы:
– А как вы догадались, что я не из Нью-Йорка?
– Ну, начать с того, что вы говорите, не как уроженка Нью-Йорка. И любой нью-йоркец продал бы мне эту проклятую картину за сорок тысяч просто потому, что я – Баннермэн. Это манера янки – жестоко торговаться с другими янки.
У нее чуть было не сорвалось с языка, что она вовсе не янки – она швейцарского происхождения со стороны отца, англо-шотландского со стороны матери, уроженки маленького южного города, но она не хотела углубляться в генеалогию перед Артуром Баннермэном, и к тому же догадывалась, что это был просто тактичный предлог включить ее в число своих собратьев – белых протестантов.
– Чем занимается ваш отец? – спросил он. – Он молочный фермер?
– Он умер, – сказала Алекса. -Несколько лет назад, – поспешно добавила она, чтобы предупредить соболезнования. – Однако, он б ы л молочным фермером. А как вы узнали?
– Об этом легко догадаться. Практически все в графстве Стефенсон – молочные фермеры. Помню, как в 68 году в Нью-Йорк приезжала делегация молочных фермеров-республиканцев – и один из них был из графства Стефенсон – потребовать от меня повышения цен на молочные продукты. К сожалению, я его дал. Я не верил в повышение цен тогда, не верю и теперь, пусть бы это лишило меня голосов фермеров.
– Вынуждена признать, что мой отец голосовал против вас.
– Он был исключительно здравомыслящим человеком. Если бы меня избрали, я бы нашел способ как-нибудь снизить цены, что бы я ни обещал.
– Так он и говорил.
– Теперь я понял, от кого вы наследовали свой ум… Благие небеса! Из-за меня вы опоздали на обед! – Лицо Баннермэна густо покраснело от смущения.
– Уверяю вас, все в порядке. Саймон… то есть, мистер Вольф… ушел со своими друзьями. Они даже не заметят моего отсутствия. – Она отметила, что сказала "со своими друзьями", словно желая подчеркнуть, что это не е е друзья, что было вполне верно.
– Вы должны позволить мне подвезти вас. Я не приму отказа. – Он взял ее за руку, словно она уже собралась сказать "нет" – а это было не так, и повел ее к лестнице. Люди вновь расступились, чтобы дать ему дорогу. Несколько самых отважных поздоровалось. Баннермэн устрашающе улыбался в ответ – у него были большие, квадратные зубы, удивительно белые – и при широкой улыбке они доминировали на его лице, как у Тедди Кеннеди [17]на карикатурах. «Привет, парень, рад встрече» – неизменно произносил он, не замедляя шага. Она гадала – не из-за тог ли, что ему вспоминать имена? – но при остроте его ума, вряд ли. Скорее, решила она, это надменность или робость, возможно, осложненная приобретенным жизненным опытом, что почти все от него чего-то хотят. Он защищался от постоянных просьб и предложений, и этой демонстративно шумной, сердечной приветливостью возводил преграду для любого серьезного разговора.
У подножия лестницы быстрое продвижение Баннермэна блокировал Бенуа де Монтекристо, натягивавший отделанное мехом пальто. Алекса подивилась, не собирается ли Баннермэн и ему сказать "Привет, парень", и на миг показалось, что он готов поддаться этому искушению. Он переминался с ноги на ногу, вытянув шею и подняв плечи, как бык, пытающийся обойти препятствие, прежде, чем броситься напролом. Они что, в ссоре? Ходили слухи, будто они сцепились рогами из-за нескольких приобретений, и, конечно, нынешний интерес Баннермэна к современному искусству урезал количество денег, выделяемых им Метрополитен Музею, предположила Алекса, знавшая не больше, чем любой читатель журнала "Нью-Йорк".
Красивое лицо Монтекристо было бесстрастно.
– Добрый вечер, Артур, – сказал он тоном человека, сожалеющего, что не покинул прием на две минуты раньше.
Баннермэн широко улыбнулся, его крупные зубы блеснули, он схватил Монтекристо за руку, и так стиснул, что тот скривился от боли.
– Рад вас видеть! – вскричал он и снова сжал руку Монтекристо еще сильнее. – Действительно рад.
Монтекристо не изменил позиции, стоя прямо перед Баннермэном, так чтоб тот не сумел увильнуть.
– Я пытался связаться с вами.
– Я был занят. – Улыбка Баннермэна померкла.
– Нужно обсудить некоторые необходимые приобретения.
– Сейчас я приобретаю картины сам.
Монтекристо поднял брови.
– Вроде э т и х? Я слышал. Вы знаете мою точку зрения.
– Прекрасно знаю. От Элинор я это тоже выслушал. В самых резких выражениях.
Читать дальше