Майкл Корда - Богатство

Это была одна из типичных нью-йоркских "примочек", что казалось Алексе, созданы скорее увеличивать в жизни каждого максимальный счет стрессов и напряжения, чем добавить сколько-нибудь счастья, но она подумала, что возможно, благодаря этому Стерн проявит больше понимания к ее собственному двусмысленному положению.

Стерн был высоким, тощим, сутулым, и действительно, довольно похож на своего тезку, вплоть до больших ушей. Трудно было с первого взгляда понять, что в нем было такого, что заставляло умную и привлекательную женщину отдаться в рабство на лучшую часть своей сознательной жизни, но Алекса научилась не спрашивать о подобных вещах. Они происходят, вот и все. Нечто похожее, в конце концов, случилось и с н е й, когда она встретила Артура Баннериэна.

Во всяком случае Стерн обладал неким мрачным, усталым обаянием и той напряженной энергичностью, которую многие женщины, не исключая Алексы, находят притягательной. Он был юристом юристов, защитником на громких процессах, постоянно выступавшим перед Верховным Судом. Большинство случаев, которые он вел, попадали в заголовки газет. Рутинную юридическую работу он оставлял младшим партнерам и занимался только теми клиентами, которые были ему интересны.

Его офис в Сигрэм Билдинг, выходящий на Парк Авеню, был обставлен так, чтобы выглядеть настолько " традиционным", насколько возможно. Стены, обитые темным деревом, массивная мебель, огромные кожаные кресла и диваны, рабочий стол размером со сплющенный автомобиль, стены увешаны портретами маслом джентльменов восемнадцатого века, предположительно юристов, в напудренных париках. Стерн, как многие преуспевающие люди в Нью-Йорке, долгие годы пересоздавал себя согласно принятому им образу, талантливый молодой человек, родом с Вашингтонских Высот, который ухитрился превратиться в собственное представление об английском джентльмене. Его костюмы, рубашки, обувь заказывались в Лондоне, офис декорирован так, как будто принадлежал его семье с позапрошлого века.

Алекса удивилась, как Пенелопа Мориц с ее ультрасовременной фигурой, напоминавшей борзую, и страстью к украшениям от Дэвида Уэбба и роскошными туфлями, на которые она тратила сотни долларов, во все это вписывается. Но, значит, у Пенелопы были собственные фантазии, где ее жизненная роль соответствовала главной героине великого романа.

Стерн сложил длинные пальцы домиком, и ободряюще взглянул на нее – скорее, как семейный доктор, чем как влиятельный адвокат.

– Я знал Баннермэна, – сказал он. – По правде, я многое знаю об его семье. Не то, чтоб мы были близки, сами понимаете. Мы встречались время от времени на обедах в Б`най Брите [10], на мемориальных обедах в честь Альфреда Смита [11]и тому подобных. Как вам известно, когда он собирался выдвигаться в президенты, он считал, что обязан заполучить голоса избирателей-евреев. Но мне никогда не казалось, что это ему по сердцу. – Он сделал паузу. – Пожалуйста, поймите меня правильно. Мне он вполне нравился, несмотря на то, что он упорно называл меня «Эби». Полагаю, он считал, что мне это приятно. Не знаю, почему. Я же никогда не называл его «Арти».

Она рассмеялась.

– Да, это бы ему совсем не понравилось, мистер Стерн. -В любом случае, в нем было огромное достоинство. И больше честности, чем у других богатых людей. Он был бы очень плохим президентом. Ну, неважно. Чем могу быть вам полезен? -По правде говоря, не знаю.

Стерн снял очки в роговой оправе и потер переносицу. Без очков он казался таким усталым и изможденным, что любой женщине польстило бы его внимание. Возможно, это объясняло, как он умудрялся так долго держать в своих сетях Пенелопу Мориц.

– Позвольте заметить, дорогая моя, что если это случай палимонии [12]– мерзкое слово, то я плохой советчик. Не хочу сказать, что вы не можете начать тяжбы, но это не мой вид тяжбы.

– И не мой тоже. У меня совсем другая проблема.

Он кивнул, терпеливо готовясь выслушать. С глубокими мешками под глазами, скорбными линиями вокруг рта, высоким морщинистым лбом он напоминал пожилого священника, ожидающего исповеди, настолько уже знакомого со всеми превратностями мирской жизни, что ничто больше не может ни потрясти, ни удивить его.

– Дело в том… что мы были женаты. -Господи боже! Женаты? С Артуром Баннермэном?. – Стерн выглядел так, словно его ударило электричеством. Он снова надел очки и посмотрел на нее с новым интересом. – Вы, конечно, шутите? -Нет.

Он мгновение помолчал, затем покачал головой.