Майкл Корда - Богатство

Роберт прикусил язык. Бабушка, со своей обычной изощренностью, коснулась нерва, все еще обнаженного, с тех пор, как больше десяти лет назад он попал в заголовки газет во время избирательной компании отца, с новостями о том, что он насажал "жучков" в номерах делегатов Никсона на конвенции в Майами. Мало кто считал, что скандал в национальной прессе из-за действий Роберта был е д и н с т в е н н о й причиной, по которой отец проиграл уже при первой баллотировке, но, конечно, добра ему это не принесло.

– Если тебе угодно, – произнес он. -Я знаю, что говорю, Роберт. Не вздумай, что сможешь одурачить меня, как дурачил отца. – Она с трудом встала. Мгновение он был почти готов броситься ей на помощь. Что же его остановило – уважение к ее гордости, сознание, что она ненавидит слабость, и больше всего ненавидит ее в себе самой? Или он просто подумал – ну и черт с ней? Роберт не знал. Он никогда не мог разобраться в своих чувствах к бабушке, ни в детстве, ни, признал он, даже сейчас.

Она медленно подошла к двери, открыла ее, затем на миг задержалась, оглядев комнату.

– Были новости от Ванессы? – неожиданно спросила она. -Телеграмма. -Ей лучше бы вернуть драгоценности.

Роберт пожал плечами. Ни одна беседа с бабушкой не обходилась без упоминаний о драгоценностях, которые Элинор с большой неохотой презентовала жене внука.

Во время одной из поездок в Европу Кир Баннермэн как-то сумел приобрести бриллиантовый гарнитур – ожерелье, тиару, браслет, и серьги, подаренные Наполеоном императрице Марии-Луизе к рождению сына, и вывезти их в Америку, несмотря на шум, поднятый французским правительством и парижской прессой, и на какой-то срок отравившей франко-американские отношения.

Элинор годами не надевала эти бриллианты, и Роберт с огромным трудом убедил ее отдать их Ванессе. Всем было понятно – всем, кроме Ванессы, что драгоценности принадлежат семье, а не одному человеку, тем более Ванессе, но она забрала их во время развода, и теперь заявляла, что это подарок. Она увезла их во Францию, и посыпала солью рану, появляясь в них при каждом удобном случае, хотя судебный процесс по их возвращению тянулся годами.

Раздражение Роберта против Букера отчасти исходило из того, что Букер вел эту дорогостоящую тяжбу, которая проковыляла через американские суды и теперь ползла еще медленнее через запутанную и непонятную юридическую систему Франции, с максимальной оглаской и без видимых результатов. Фотография Ванессы появилась в "Вог" всего лишь в прошлом месяце, во всем блеске бриллиантов на голове и грациозной шее, на Bal de petits lits blancs, и выглядела она, признавал Роберт, при всей своей ярости, еще восхитительнее, чем была.

– Мы вернем эти проклятые побрякушки, – сказал он мрачно, хотя, по правде, оптимизма он не испытывал. Вернуть то, что когда-то попало Ванессе в руки, было нелегкой задачей, и дело осложнялось тем, что французское правительство придерживалось взгляда, что бриллианты никогда не должны были покидать Франции, а теперь они вернулись туда, где им и подобает находиться.

Элинор кивнула.

– Посмотрим. Я уже слышала об этом раньше. – Она помедлила на пороге. – Меня не утешает мысль, что ты однажды уже позволил победить себя красивой молодой женщине. – Она взглянула на него, как генерал, обозревающий солдата на параде и отнюдь не довольный увиденным. – Надеюсь, ты не позволишь, чтоб это повторилось снова. – Она вышла, тихо притворив за собой дверь.

Ей никогда не нужно хлопать дверью, думал Роберт, потянувшись к звонку, чтобы вызвать дворецкого, и, слава тебе Господи, наконец, приказать еще виски.

А зачем ей хлопать дверью? Последнее слово всегда за ней.

– Спасибо вам, что согласились принять меня после такой короткой рекомендации, – сказала Алекса. -Все друзья Пенелопы – мои друзья, мисс Уолден. -Мы с Пенелопой не совсем д р у з ь я, мистер Стерн. Она – приятельница Саймона Вольфа. -Как бы то ни было.

Пенелопа Мориц была привлекательной женщиной лет за сорок, появлявшейся время от времени на приемах Саймона, и управлявшей когда-то его художественной галереей. Почти двадцать лет, с тех пор, как она получила степень в Барнарде, она была любовницей Авраама Линкольна Стерна, и все еще жила надеждой, что когда-нибудь он бросит жену и женится на ней.

Ходили слухи, и Саймон божился, что это правда – что Пенелопа обставила свою квартиру на Саттон Плейс в точности так, как у Стерна, чтоб чувствовал себя здесь, как дома, и расположена она была, конечно, за углом от городского дома Стерна, чтоб он мог заходить каждый вечер, когда гуляет с собакой.